Абрахам Вергезе - Рассечение Стоуна

Он был мне нужен. Наконец-то тайна больше не тяготит меня. В ближайшие дни мне понадобится его сила, но если так, я не могу ее принять. О чем Шива думает? Способен ли он вообще чувствовать? Я подождал-подождал и пошел восвояси. Нет, рассчитывать на брата не следует.

Но Шива меня удивил. Ту ночь и две последующие брат, свернувшись на тюфяке, проспал в коридоре у спальни Гхоша и Хемы. Так он выразил свою любовь. Увидев утром Шиву, скрючившегося на полу, Гхош был тронут до слез. У меня словно что-то оборвалось внутри, когда Хема мне об этом рассказала. На четвертую ночь Гхошу стало хуже, и я перебрался из его старого бунгало на нашу с Шивой кровать, на которой мы столько лет спали вместе, и убедил Шиву покинуть коридор. Спали мы плохо, стараясь держаться подальше друг от друга, за ночь несколько раз вставали взглянуть на Гхоша. Но к утру наши головы соприкасались.

У нас с Шивой была та же группа крови, что и у Гхоша. Свою кровь я даже сдал про запас, Шива от меня не отставал. Но переливания крови уже были неэффективны, к тому же опасно вырос уровень гемоглобина. Тромбоциты в организме Гхоша не работали, кровоточили десны и кишечник. Он слабел на глазах.

В больницу Гхош не хотел. Вскоре анемия вызвала одышку, и он больше не мог лежать. Мы перенесли его с супружеского ложа в любимое кресло в гостиной, под ноги подставили скамеечку.

Не торопясь, последовательно он повидался со всеми, кого любил, послал за Бабу, Адидом, Эвангелиной, миссис Редди и прочими партнерами по бриджу; я слышал, как они смеялись, предаваясь воспоминаниям, хотя, право же, было совсем не до смеха. Россказнями о прежних достижениях его попотчевала команда по крикету, в честь своего капитана они оделись в белое.

И вот настал тот час, когда на него пришлось надеть кислородную маску. Тут-то у меня и состоялся с ним серьезный разговор, который я всеми силами оттягивал.

— Ты избегаешь меня, Мэрион, — печально произнес Гхош. — Надо начать. Если не начнем, то никогда не кончим, так ведь?

Следующие его слова меня как громом поразили.

— Не хочу, чтобы забота обо всей семье падала на тебя. Хема справится. Матушка-распорядительница хоть и в годах, но еще хоть куда. Говорю это тебе, так как хочу, чтобы ты далеко пошел по части медицины. Пусть ничто тебя здесь не держит, никакой долг перед Шивой, Хемой или матушкой. Или перед Генет. — При этом имени он нахмурился и взял меня за руку, чтобы подчеркнуть серьезность своих слов. — Мне так хотелось уехать в Америку. Все эти годы, стоило мне заглянуть в книгу Харрисона и другие учебники… они вытворяют такое, проводят такие анализы… фантастика, понимаешь? Не в деньгах счастье. Зато попадешь туда — и фантастика станет реальностью. — Глаза у него подернулись мечтательной дымкой.

— Это ведь мы не дали тебе уехать. Мы с Шивой. Мы родились…

— Не говори глупостей. Ты можешь себе представить, чтобы я бросил это? — Он обвел вокруг рукой, подразумевая семью, Миссию, дом, перестроенный им из бунгало. — Да на меня сошла благодать! Мой дух давно уже знал, что одних денег мне для счастья недостаточно. Хотя, может, это всего-навсего оправдание, что я не оставил тебе богатства! Я мог запросто сколотить состояние, если бы поставил себе такую цель. Но об одном мне жалеть не приходится. Мои высокопоставленные пациенты на смертном одре о многом жалеют. Прежде всего, о горечи, которую оставляют в сердцах людей. Они понимают, что ни деньги, ни церковная служба, ни панегирики, ни пышные похороны не сотрут дурной памяти.

Конечно, мы с тобой много раз наблюдали, как умирают бедняки. Они жалеют только о своей бедности, о страданиях с рождения до смерти. Знаешь, в Библии Иов говорит Господу: «Почему ты не забрал меня в могилу прямо из утробы матери? К чему эта промежуточная часть, эта жизнь, только для страданий?» Что-то в этом духе [85] Книга Иова, глава 3. 402 . Для бедных смерть означает конец страданиям.

Он горько рассмеялся, и его пальцы в поисках ручки сначала скользнули в карман пижамы, потом потянулись к уху. Прежний Гхош непременно бы это записал. Но ручки не было, да и записывать-то больше ничего не придется.

— Я не страдал. Почти. Разве что когда по милости моей ненаглядной Хемы семь лет ее добивался. Вот уж настрадался-то! — Улыбка его говорила, что такое страдание он не променяет ни на славу, ни на богатство. — Шиве будет хорошо с Хемой. А ей будет чем заняться. Инстинкт говорит Хеме: надо вернуться в Индию. Она поднимет шум по этому поводу. Но этого не произойдет. Шива откажется. Она останется в Аддис-Абебе. Ты только уясни, что это не твоя забота. Я кивнул, хотя его слова меня не слишком убедили.