Ханс Плешински - Королевская аллея

Господин Крепке очень тактично принял чаевые, хотя по лицу его не читалось, что он одарен особой утонченностью чувств; и затем этот высоко-мотивированный служащий покинул мансардное помещение, на сей раз воспользовавшись дверью 601 номера.

— Ну вот, — прокомментировал Анвар. — Ееп zeer aangename man, opmerkelijk [27] Очень приятный человек, замечательно (голл.). . — Взяв чашку чая, он снова присел на кровать и надкусил малиновое пирожное. — Что мы делаем вечером? К твои родители?

— Все же это очень странно, — бормотал Клаус Хойзер, склонившись над тоненькой книжечкой, которую приобрел в магазине Гансефорта, когда-то очень давно торговавшего и школьными букварями. — История разыгрывается в Дюссельдорфе.

Анвар внезапно принял такой вид, будто его что-то неприятно поразило, подействовало на него угнетающе. Теперь, когда он из бесконечной дали впервые приехал на Рейн, совсем не обязательно, чтобы в его жизнь тут же вторгалась вторая неведомая ему история. Плакат с рекламой фильма уже заключал в себе некую угрозу.

— Почему не в Майнце, не в Штутгарте? — Клаус тоже был заметно раздражен и лишь отхлебнул чай.

— И что он пишет о здесь? — донеслось со стороны кровати, на которой сидел, прислонившись к спинке, Анвар.

Его друг стал читать вслух:

— «Годы замужества, а их было двадцать, Розали, по облику и говору истая жительница Рейнского края, провела в трудолюбивом Дуйсбурге… но после утраты мужа поселилась с детьми в Дюссельдорфе (дочери было тогда восемнадцать, сыну всего лишь шесть лет), отчасти из-за красивых парков…»

— Хофгартен, — подсказал Анвар.

— «…отчасти же из-за дочери Анны, серьезной девушки, которая увлекалась живописью и хотела посещать знаменитую Академию художеств. Вот уже десять лет маленькая семья проживала на тихой, обсаженной липами улице… Несколько родственников и друзей, а также профессора академий живописи и медицинских наук, да два-три фабриканта с женами составляли небольшой кружок, часто собиравшийся под радушным кровом для скромных вечерних пиршеств, во время которых, следуя местному обычаю, воздавали должное рейнским винам» {140} 140 с. 128. «Годы замужества, а их было двадцать… <���…> воздавали должное рейнским винам». Цитата из новеллы «Обманутая» ( Собрание сочинений, Т. 8, с. 383–384; перевод Т. Исаевой). .

— Твой отец, — пошутил Анвар.

Клауса, казалось, такая шутка совсем не порадовала, он словно взвешивал в руке книжечку, на обложке которой красовалась пара влюбленных. «Королевское высочество» сейчас демонстрируется как фильм; «Королевское высочество», как и некоторые другие произведения Томаса Манна, он читал в незапамятные времена. Теперь, после того как увидел возле кинотеатра «Аполлон» рекламу этого успешного фильма, Клаус был настолько возбужден, возвращен к прошлому, странно растревожен достижениями, так сказать, своего писателя — того Томаса Манна, который наблюдал за ним, сидя на пляже, который у себя дома, в Мюнхене, пригласил его в святая святых, рабочий кабинет, и которому теперь, наверное, могло бы быть почти восемьдесят, — что, почувствовав некоторое любопытство, вошел в книжную лавку Гансе-форта и спросил: «Простите, Томас Манн — он еще жив, еще пишет?» На этот вопрос продавщица, слегка удивившись, ответила утвердительно и подвела его к книжной полке: «Доктор Фаустус», «Речи и статьи», «Иосиф и его братья», «Мое время»… Корешок к корешку стоят книги: грандиозный жизненный труд. «Тогда дайте мне, пожалуйста, самое новое», — попросил он. «„Круль“, наверное, еще есть в витрине. Но это тоже новое», — она протянула ему какую-то книжечку и опять занялась двумя дамами, которые искали для внука книжку о животных. Три марки пятьдесят заплатил он за тоненький рассказ, впервые опубликованный в прошлом, 1953 году. Такую книжку можно прочитать между делом, в дороге. Что же написал теперь этот седой господин, когда-то пригласивший его в один из мюнхенских театров, во времена Веймарской республики? Этот человек, у которого он тогда гостил и который в театре «Каммершпиле», выступая утром с докладом о драме, с кафедры чуть ли не напрямую обратился к нему, сидящему в первом ряду: Сам же он тоскует по поцелую, в сладости которого (так примерно) должна сконцентрироваться благодарность мира. — Ты ли для меня это?..

И вот теперь он сидит здесь, снова со словами и фантазиями Томаса Манна, который, уже будучи старым человеком, выбрал для придуманной им истории именно рейнские декорации. Клаусу Хойзеру стало не по себе. Неужели Томас Манн обхватил руками, как глобус, всю его жизнь? Чепуха. Этот знаменитый человек не расставлял ему никаких ловушек, да и сам он, Клаус, пережил еще много чего.