Александра Миронова - Птице Феникс нужна неделя

Сказать, что Ольга была в шоке, — это ничего не сказать. Во-первых, почему эти журналисты позволяют себе называть Димульку «мужем Софии Романовой», как будто у него самого нет имени! А во-вторых, эта хитрая стерва все рассчитала. Это она, она подставила Димулю. Она! Непонятно за что, но решила наказать. Ольга видела ту статью в желтой газете, о ней и Дмитрии. И откуда только журналист узнал? Фото, кстати, мог взять и поновее для иллюстрации. Может, и София тоже узнала и все это устроила? Ольга прекрасно понимала, что это конец карьеры Димульки. И ей, Ольге, не жить в роскошном доме, не принимать гостей в качестве первой леди города, да и папе-полковнику предстоит все это объяснить, как только он выйдет из больницы. Ну что же, София умна, но она, Ольга, умнее. Она все исправит. Перехитрит эту стерву и заставит ее вернуться. И тогда Димулька ее простит и уйдет от своей писательницы. И, может, даже женится на ней. И мелкая бестолочь ей в этом поможет.

Осознание того, что произошло вчера, пришло сразу. Анна едва удержалась от того, чтобы схватиться за голову и застонать — ну как она могла быть такой дурой? Заехала на чай, называется. Интересно, что подумает няня? Надеюсь, ей хватит ума держать язык за зубами. Но на всякий случай нужно будет что-нибудь придумать. Убедительное. Где она провела ночь и почему не позвонила.

Петер не спал, она затылком чувствовала, что он внимательно за ней наблюдает. Анна попыталась взять себя в руки. Почувствовала, как он поцеловал ее в плечо.

— Проснулась, рыбка?

Анна, не открывая глаз, кивнула.

— Тебе… тебе было хорошо?

Анна прикусила губу. Неужели он совсем ничего не понимает, раз задает такой вопрос? Что он хочет услышать? Правду? Да, он был нежен и очень старался доставить ей удовольствие. Но куда ему до Мартина. Почему в жизни у нас нет возможности поставить хотя бы последние двадцать четыре часа на перемотку и стереть непоправимую глупость? Как она теперь будет смотреть в глаза Мартину? Анна встала, прикрываясь одеялом. Огляделась вокруг — ее одежды не было.

— Где мое платье?

— Я повесил его в шкаф. — Петер бодро откинул одеяло и надел на себя халат, предусмотрительно лежащий на прикроватной тумбочке. — Оно такое тонкое и так легко мнется, мне стало его жаль. — Он широко улыбнулся Анне.

— Спасибо, — кивнула Анна. Она почувствовала, что замерзает. Больше всего на свете ей хотелось испариться. Или бежать отсюда прямо в одеяле.

— Где у тебя душ? — Она впервые отважилась посмотреть Петеру в глаза.

— По коридору, первая дверь налево. — Настроение стало ухудшаться. — Все в порядке?

Анна кивнула и кинулась к двери, ведущей в коридор. Петер преградил ей путь.

— Куда ты так торопишься? Я сейчас сбегаю в булочную, куплю свежих круассанов. Мама уехала, ее не будет до вечера. Мы спокойно позавтракаем…

— Нет. — Анна покачала головой. — Я не завтракаю. Поеду домой.

Она сделала попытку проскользнуть мимо него, но Петер схватил ее за руку. Анна выразительно посмотрела на свою руку, побелевшую под натиском его пальцев. Петер проигнорировал ее взгляд.

— Тебе не понравилось? — обреченно прошептал он и безуспешно попытался поймать взгляд Анны.

— Нет, не в этом дело. — Она покачала головой.

— А в чем? Ты его так любишь?

— И не в этом тоже, — прошептала она.

— Так в чем?

Анна помолчала. Щадить его чувства или резко обрубить все швартовы, чтобы никогда больше к этому вопросу не возвращаться? Что ей даст присутствие Петера в ее жизни? Робкое восхищение, теплое ощущение, что она кому-то небезразлична? И опасность, что Мартин обо всем непременно узнает и исчезнет из ее жизни навсегда? Ее передернуло от одной мысли.

— В том, что у меня сто двадцать три пары туфель в специальном шкафу, а у тебя… У тебя даже брюки короткие, понимаешь?

Она с отчаянием посмотрела на него.

Петер разжал захват. Кивнул. Конечно. Конечно, он все понимал. Не маленький.

Договариваясь с Софией вместе отправиться за покупками, Мартин испытывал смешанные чувства. Его попросили спеть на этом мероприятии. Всего пару песен. Консул набрался наглости. Мартин никогда не отказывал тем, кто просил его о помощи в конкретных благотворительных делах. Но ему придется раскрыть Софии себя, и как она на это отреагирует? Все это время ему было жутко неудобно, когда она давала ему слушать его собственные песни и рассказывала, как на нее действует его голос. Вначале ему казалось, что она просто над ним издевается, ждет его coming out. Но потом он понял, что София даже не подозревает, кто он такой. И где-то внутри неприятным комом зашевелилось мужское самолюбие. Может, поэтому она не обращает на него женского внимания? Не кокетничает, не пытается привлечь? А с другой стороны, ее признание, что его песни вдохновляют ее, было намного ценнее вовремя состроенных глазок. Мартин решил рискнуть. Потом объяснит ей, почему не признался сразу. А может, и не нужно будет ничего объяснять этой невероятной женщине. Первой в его жизни, абсолютно не старающейся привлечь его внимание.