Уолли Лэмб - Она доведена до отчаяния

Мама вытаращила глаза на потолок – или на Бога – и обратилась ко мне:

– Женщине дозволяется быть одним из двух, Долорес: Бетти Крокер [7]или шлюхой. И знай свое место, даже если это тебя убивает.

– Что делает тебя таким авторитетом в этой области, хотелось бы мне знать? – раскипятилась бабка.

– Мама, я что, по-твоему, семь месяцев в Диснейленде провела?

Мы с бабушкой отвели глаза.

– Возьмите бедную Мэрилин Монро, например, – продолжала мама.

У бабушки гневно расширились глаза:

– Сама ее бери! Мне она не нужна, ни например, ни иначе.

Смерть Мэрилин Монро, которую наконец настигла ее порочность, была любимой темой моей бабки. По ее мнению, место Мэрилин в той же мусорной корзине, что и Роберте, живущей напротив.

– Но, мама, разве ты не понимаешь, что бедняжку загнали в угол? В силки всеобщих ожиданий? В душе она оставалась испуганной маленькой девочкой. В больнице я прочитала о ней книгу.

Бабка так сжала губы, что они побелели. Она медленно поднялась, подошла к пластмассовому подносу со своими лекарствами, взяла таблетку от давления и заговорила, обращаясь к плите:

– И это она говорит о секс-бомбе, из-за которой три фильма были запрещены Легионом приличия. И это она говорит о женщине, у которой не хватило скромности даже покончить с собой, накинув хотя бы халат!

Несколько дней мама с бабкой не разговаривали. Бабушка в основном сидела, нахмурившись перед сериалами и вестернами, или ходила за моей матерью со спреем «Глейд». Однажды, когда по телевизору шла реклама сигарет «Салем», бабка высунула экрану язык и издала неприличный звук. Когда она хотела что-то сказать моей матери, передатчиком становилась я:

– Долорес, скажи этой дымовой трубе, что у моей кузины Флоренс опять проблемы с желчным пузырем.

Или:

– Долорес, сообщи лучшей подружке Мэрилин Монро, что врач сказал – у меня давление зашкаливает.

Ни с одной из вакансий, на которую мать писала заявления, ей не перезвонили. Каждый вечер после ужина она надевала бушлат, наматывала на шею полосатое кашне, надевала наушники и прикрепляла шагомер к резиновому сапогу.

– Хочешь со мной пройтись? – спрашивала она. Я не хотела. Я была молчаливым детективом, подмечавшим каждый признак маминой странности. Например, она заваривала чай с двумя пакетиками, а не с одним, или говорила «Годится», когда ты даже ничего не спрашивала. Она уходила на час и возвращалась с красным лицом и мокрым от холода носом. Открывалась задняя дверь, и топот ее сапог в чулане всегда удивлял меня. Всякий раз, когда мать уходила, я внутренне готовилась узнать, что безработица или бабка ее доконали и она пешком пошла в больницу, чтобы снова стать сумасшедшей. Я не могла пойти с ней гулять. Не могла.

В середине школьного года прошел слух, что мои отец и мать умерли. Я не стала исправлять всеобщее заблуждение. Болезнь матери и подружка отца – это мое дело и больше ничье. В классе по успеваемости я была третьей, уступая только Лиэму Фиппсу и Кэти Махони (мисс Лилли ранжировала весь класс – каждого ученика – на доске с пометкой «Не стирать»). Однако когда она давала нам работу в командах, Розалия Писек, прыщавый Уолтер Кнапп и я всякий раз неизменно оказывались последними, кого называли капитаны команд. Такова цена личного пространства.

Однажды вечером мама постучала ко мне в комнату с пепельницей в руке.

– Занята? – спросила она.

– Учу вокабуляр. По пятницам мисс Лилли дает нам неожиданную самостоятельную.

– Годится, – сказала мать, рассматривая мой коллаж с доктором Килдером. – Когда-то это была моя комната.

– Бабушка говорила. – Я подумала открыть нижний ящик комода и спросить об Алане Лэдде, но не решилась. – Можешь спросить у меня слова, если хочешь.

Мать взяла у меня список и уставилась на него. У нее в глазах стояли слезы.

– Этот дом действует мне на нервы, – призналась она. – Твоя бабушка хочет как лучше, но…

– Ты не по порядку спрашивай, а вразбивку.

– Ладно, – сказала она. – Беспечный.

– Легкомысленный.

– Отъявленный.

– Мерзкий.

– Годится. Панацея.

– Лекарство от всех болезней.

Мать отложила тетрадь.

– Мы съедем отсюда, Долорес, как только я справлюсь по деньгам. Обещаю.

– Лекарство от всех болезней, – повторила я.

– От болезней, ага… Забавно, я провела там больше полугода, приводя себя в порядок, разбираясь, почему мой брак превратился в одно бесконечное извинение, и нашла истоки проблемы: когда он сел за руль треклятого «Кадиллака» старой Мэсикоттши. Дело в том…