Клиффорд Ирвинг - Мистификация

Они с Фредериком решили пожить отдельно. У него была своя собственная квартира в Лондоне. Он усыновил ребенка от другой женщины. Это подавило в Нине все сомнения по поводу своей независимости. Мы виделись урывками с 1968 года, стараясь не разрушить мой семейный уклад. По необходимости я убеждал себя, что Эдит ничего не знает и не подозревает. В июле, вернувшись с похорон отца в Нью-Йорке, я провел с Ниной три дня в ее лондонской квартире.

Единственный настоящий кризис тех лет произошел две недели спустя на Ибице. Перемирие длилось долго; остров маленький, и у нас было слишком много общих знакомых, чтобы не встречаться время от времени на вечеринках или на пляже Салинас. Нина пригласила нас с Эдит на обед в честь своего дня рождения вместе с дюжиной других гостей. Весь вечер мы старательно избегали контактов, не танцевали, не касались друг друга. Только раз, сидя на просторной открытой кухне Нины, по разные стороны обеденного стола, озаренного бледным светом свечей, мы посмотрели друг на друга. Взгляд был не долгим, но и не коротким. Не было произнесено ни единого слова. Но та молния, которая пронеслась между нами над сосновым столом, оказалась столь красноречивой, что ни один из нас не знал, как ее скрыть.

Ведя машину по дороге домой, Эдит сказала:

– Теперь я знаю. Думаю, я всегда знала. Ты посмотрел на нее так, как никогда не смотрел на меня с момента нашей первой встречи. – Голос ее был усталым, практически безразличным. – Ты все еще любишь ее. Одного прошу – не надо отрицать этого.

А дома, в гостиной, после того как мы проговорили до четырех часов утра, я уже не старался ничего отрицать. Старался докопаться до истины, но все, чего я достиг, так это смятения и слез Эдит.

– Ты хочешь уйти к ней? – рыдала моя жена.

– Нет.

– Тогда почему ты не бросишь ее? Почему не прекратишь встречаться с ней?

– Не могу, – ответил я и почувствовал, как душат меня эти слова.

Два дня спустя, жарким июльским днем, Эдит села в машину и поехала по дороге Святой Эулалии наверх, в горы, к дому Нины. В первый раз за три года они говорили наедине. Моя жена хотела знать, что же Нине нужно от меня.

– Ты любишь Клиффа? – спросила она, и Нина ответила:

– Я не знаю...

– Я не могу жить вот так, с мужчиной, принадлежащим кому-то еще, это убивает его и убивает меня. Если он тебе нужен, – жестко отчеканила Эдит, – забирай. Я собираю его вещи, и он уезжает.

– Не знаю, хочу ли я этого, – произнесла Нина. – Не хочу разрушать ваш брак. У вас дети. Он любит их, он любит тебя. Я не могу сделать этого.

– Тогда оставь его, – взмолилась моя жена. – Не преследуй его больше. Ты можешь спасти хотя бы мою жизнь? Ты можешь согласиться на это?

– Да, – ответила Нина после продолжительного молчания. – Больше я с ним не увижусь.

Эдит вернулась в дом на дороге Сан-Хосе. Она унизилась перед соперницей, но победила.

– А ты? – спросила она меня. – Ты согласен?

– Да, – ответил я. Разве у меня был выбор?

Вот так обстояли дела на декабрь 1970 года, пять месяцев спустя после наших клятв, в тот день, когда Эдит нашла среди моей почты в банке письмо Нины и когда, возвращаясь на Ибицу через Пальму, я сказал Дику Саскинду:

– У меня есть сумасшедшая идея...

Мир быстро вернулся в наше семейное гнездо. В конце концов, приближалось Рождество. В гостиной мы расстелили новый красно-золотистый ковер, который купили в Германии и привезли на крыше "мерседеса". После часа трудового пота и борений я рухнул в большое пурпурное кресло.

– Прекрасно! – Придирчивым взглядом я обозрел дом и очаг. – А теперь мне нужно выпить.

Потягивая бурбон, я впервые вспомнил о разговоре с Диком, который произошел сегодня утром на Пальме. В клетке свирепо чавкала обезьяна, а Эдит сидела на софе и вязала свитер для Барни. Елка в углу подмигивала нам множеством огоньков, верхушкой практически доставая до потолка. Я поставил на проигрыватель квинтет Моцарта. Скоро с другой стороны дома, где Рафаэла, наша горничная, присматривала за детьми до семи часов вечера, прибегут Недски и Барни. Домашний уют! Зверь забрался в свое логово и наслаждался покоем. Я просто расцветал от всего этого; мы были довольны жизнью. Швейцарские зубы и когти показались только тогда, когда наша кошка Дэйн мягко заурчала в душном средоточии джунглей.

– У меня с Диком сегодня был забавный разговор, – начал я. – Я изложил ему идею, посетившую меня на пароме. Тут читал "Ньюсуик"... – И я в общих чертах обрисовал свой замысел.