Клиффорд Ирвинг - Мистификация

– Да брось ты, что ты пытаешься мне доказать? В "Макгро-Хилл" и "Лайф" работают достойные люди.

– Брут тоже был достойным. И я ничего не пытаюсь тебе доказать. Тебе все докажет судья, лопух, аккурат промеж глаз, – расхохотался Дик.

– Кстати, – серьезно сказал я, – как ты думаешь, что надо говорить, когда он произнесет приговор? Протестовать? Или только сказать: "Спасибо, ваша честь..."?

– Да что тут скажешь. – Смех Дика резко оборвался. – Просто хлопнешься в обморок. – Он выдавил слабую улыбку. – Но можешь не волноваться, до пола ты вряд ли долетишь. Если упадешь в правильном направлении, приземлишься на меня.

В конце концов Хэрольд Макгро объявил: – Нас провели. – И "Макгро-Хилл" пришлось вернуть "Лайф" все деньги, полученные за право публикации в периодической печати.

До самого дня признания своей вины мы с Диком фактически жили в офисе Мори Нессена. Мой коллега просыпался в шесть, ждал, пока откроется кафе на 23-й улице, заказывал себе плотный завтрак, а потом совершал энергичный моцион до угла 55-й улицы и 3-й авеню – прогулка, которая, по его словам, "была единственным светлом пятном в течение всего дня. После нее обычно все катилось под гору". Я раскачивался где-то к девяти, на автомате выпивал кофе, закусывая пирогом, и через час встречался с Мори. Там мы немедленно приступали к очередному раунду вопросов и ответов, размышлений и маневров, которые занимали нас семь дней в неделю, часто задерживая до полуночи и даже позднее, и так вплоть до середины марта. Мори ежедневно разговаривал по телефону с Морвилло, Тигом и Ньюменом.

Когда Нессен не встречался с обвинителями, то вместе с Мертом Сарноффом и Филом Лорбером объяснял нам с Диком и Эдит стратегию поведения, готовил к появлению перед судом присяжных и частным беседам о meet culpa [27] с федеральным и окружным прокурорами. Дика такие разговоры приводили в полный ступор.

– Ладно, – говорил ему Мерт Сарнофф, называя дату или событие, – меня не интересует, что ты думаешь. Слушай вопрос! Я хочу знать: что ты ему сказал и что он сказал тебе!

И Дик пытался восстановить в памяти наш разговор в Пальме на пристани, или в нашем домике в Помпано-Бич, или в Палм-Спрингс, путая даты, забывая, где и когда мы были, и практически не помня ничего о подробностях получения семисот пятидесяти тысяч долларов от "Макгро-Хилл". Я не мог понять в чем дело, моего друга было просто не узнать. Все мы – и я, и адвокаты – начали всерьез беспокоиться, как бы он не провалился перед судом присяжных и не поставил под вопрос наше намерение говорить правду. А потом я вдруг понял, что именно заставляло его сутулиться в кресле и путаться в элементарных вопросах: он мучился, что практически вся вина падала на меня. Я отвел его в сторону – было почти два часа дня, мы совещались без перерывов с самого утра – и сказал:

– Слушай, дружище, такие слова, как "стукач" или "доносчик", к нашей ситуации неприменимы. У нас есть история, которую нужно рассказать, и я выбрал в ней роль плохого парня.

– Ага, – слабо возразил Дик, – а я – простофиля, у которого двести тысяч лежат в Цюрихе и еще пятнадцать – в ценных бумагах в "Меррил Линч".

– Если тебе от этого легче, то скоро ты станешь нищим.

Речь шла о возврате денег, который мы начали через три дня после моего приезда в Нью-Йорк. Мори от моего имени сказал федеральному прокурору и "Макгро-Хилл", что я хочу и могу вернуть все суммы, которые они мне дали в течение года, то есть все семьсот пятьдесят тысяч долларов. Однако мои благие намерения тут же расстроились из-за усилий аж трех сторон: швейцарских властей, налогового управления США и самого "Макгро-Хилл". Швейцарцы немедленно заморозили не только счет Ханны Розенкранц, но и долговременный счет Эдит в Объединенном швейцарском банке в Винтертуре.

Там лежало всего пять тысяч долларов от всех "денег Хьюза" (моя выплата Эдит старого долга, тянувшегося с покупки дома на Ибице), но швейцарцы, очевидно, не собрались делать различий: они бы арестовали все, включая наследство Эдит. Налоговое управление заморозило все наши банковские и брокерские счета в США и требовало выплаты пятисот тысяч долларов в качестве налога на семьсот пятьдесят тысяч, "заработанные" в 1971 году, несмотря на все мои заявления о том, что деньги должны быть возвращены "Макгро-Хилл". Само издательство, в свою очередь, еще больше усложнило финансовую картину, через своих юристов отказавшись принимать деньги, пока мы не признаем свою вину. Оно не хотело, чтобы мир подумал, будто бы нам простили наше гнусное преступление.