Дина Рубина - Вилла «Утешение»

Моя подруга, отмахавшая этот путь много раз, впервые добиралась в городки побережья муниципальным транспортом. Оказывается, подобный способ передвижения дарил совершенно новые, по сравнению с легковым автомобилем, ощущения. Я бы назвала это чувство – восторженным ужасом. Вообразите, как по кудрявой, вьющейся горными локонами дороге, шириной в две лошади с поклажей, едут автобусы, набитые людьми. Они беспрестанно гудят перед крутым – очередным – поворотом, чтобы тот, невидимый за гребнем скалы, кто едет навстречу, придержал ход и дал проползти. Разминуться на этой дороге – целое искусство; бывает, водители для этого притирают автобусы к скале и снимают зеркала.

В то же время огромная кипящая сковорода залива внизу, с медленно накаляющим изнутри воду гигантским белым солнцем, слепит глаза, поджаривает яхты и манит к себе. Каждый раз чудится, что накренившийся на повороте автобус уже летит вниз. И это повторяется каждые несколько секунд.

Я сижу у окна, потому что подруга посадила меня «любоваться дорогой», и дороги не вижу, а вижу лишь далекую, властно притягивающую взгляд опаловую глубину подо мной, и чувствую полет автобуса в облаках.

Моей же подруге совсем нехорошо. Она проклинает себя за «романтический позыв», ругает нашего водителя и заодно всех вылетающих навстречу автобусу автомобилистов «говнюками», и уверяет, что все они торгуют здесь овощами и гоняют по этой дороге туда-обратно с товаром раз по пять на дню, поэтому беспечны и наглы…

Первая остановка – городок Позитано, лепящийся на скалах. Отважно раскрашенные дома – частями. Фиолетовый кусок стены с окном, выкрашенным в зеленый цвет. Соседняя часть дома – некогда белая, с синими ставнями. Улочки, петляя, убегают вверх, оседают на вершинах едва различимой отсюда сахарной пудрой. Очень празднично, весело для глаза, и сердце замирает от этой ласточкиной легкой пестроты. Кстати, ласточки тоже наличествуют, ныряют меж крышами, вскрикивая истеричными женскими голосами… То и дело в небо прыскает стая птиц – словно подбросили вверх огромную жменю проса.

Мы въезжаем на одну из улиц городка, и я временно перевожу дыхание: впервые справа не обрыв восторга и полетного ужаса, а стены домов. Впрочем, дорога так же тесна, как и прежде. На площади, шириной с гостиную в небольшой квартире, из нашего автобуса, галдя, вываливается компания туристов, а мы едем дальше. Опять справа внизу разверзлась алчущая пасть залива, слева маячит бледное лицо моей подруги, то и дело хватающей меня за руку.

…Но вот наконец Амальфи, слава Богу, – автобус спустился к широкому полукругу приморской площади с причалом, портом, роскошными отелями, тавернами, тратториями и кофейнями… Какой-то памятник кому-то на коне… ну да, Амальфи – некогда епископская резиденция четырех прославленных морских республик…

Но едва покидаешь приморскую часть и поднимаешься по улице вверх, – ты попадаешь в странный зачарованный город, вырубленный в скалах: ныряешь в тоннель, а это, оказывается, просто улица; глубокая ниша в стене с несколькими мерцающими тихо свечами – просто церковь, помолись и иди себе дальше… Выныриваешь на площади размером с большую прихожую – вверх направо ведут ступени, вырубленные в скале, – это подъем на верхнюю улицу, вниз – такие же ступени в следующую улицу-тоннель…

После полуторачасового блуждания оказываемся на тесной, зажатой со всех сторон площади, от центра которой поднимается к аркаде знаменитого собора бесконечная, несоразмерно огромная лестница, словно украденный и присобаченный сюда по случаю фрагмент Вавилонской башни.

…Здесь же, у подножия величественной лестницы, мы уселись за столик одного из кафе. Закинув голову, я рассматривала романские арки, колонны, мозаику главного собора некогда могучей морской республики, воевавшей с Венецией за первенство в морях… Подумать только, сколько же матросов, капитанов, купцов и странников затонуло с тех пор на разнообразных парусниках, галерах, баркасах и кораблях, а рыжебородый, в синей, не потускневшей в веках мантии Святой Андрей так и сидит на знаменитой мозаике, в сонме белоснежных архангелов, среди прочей, до обидного бессмертной, небесной челяди…

Официант, мальчик лет восемнадцати, с лицом – под стать архитектонике собора – тонкой византийской красоты, будто перенесенный сверху, с мозаичного портика, из свиты Святого Андрея, – принес нам салат с моцареллой и принялся вытирать полотенцем чашки на стойке. Заметив, что мы поглядываем на него, а может, просто от хорошего настроения, он минут десять разыгрывал перед нами клоунаду: как бы не замечая внимания, жонглировал тремя кофейными чашками, вытаращивая глаза в притворном ужасе, ахая, что-то мурлыча, усмехаясь…

Читать дальше