Дина Рубина - Коксинель

Пожилой господин убрал мобильник в карман плаща, побарабанил пальцами по стеклу, проследил взглядом солдата с собакой, трусцой бредущих вдоль ограды, и вдруг сказал, не глядя на меня:

– Немцы так старательно чураются своего прошлого, так истово пытаются избыть его, что в этом старании неизбежно повторяют некоторые внешние приметы прошлого, даже если те означают противоположные намерения.

То, что он одной фразой сформулировал мои смутные ощущения, просто потрясло меня. Неужели он думал над этим так же напряженно, как и я…

– И это очень вредно для здоровья народа.

– Какого народа? – спросила я.

– Немецкого, – сказал он. Объявили посадку…

– …Ничего, если я сяду тут, рядом? – спросил он, когда уже велели пристегнуть ремни и выяснилось, что место около меня осталось незанятым. – Ничего не имею против детей, но тот младенец явно собрался орать всю дорогу… – он мотнул бритой головой в направлении своих бывших соседей, откуда и вправду раздавался благой ор здорового израильского дитяти полутора-двух лет.

После взлета он достал из портфеля журнал «BAUMEISTER» и минут двадцать листал его, останавливаясь на каких-то фотографиях и чертежах. Я удовлетворенно поздравила себя с чистой работой моих таинственных осведомителей.

По проходу повезли напитки. Я выбрала апельсиновый сок, мой сосед взял сухого красного… Когда стюардесса везла свою тележку обратно, он остановил ее и спросил:

– Но кроме этой кошерной бурды есть приличное спиртное?

И она принесла ему виски…

– А вот виски отличный, – отпив глоток, проговорил он, ни к кому не обращаясь… Перевернул журнальный лист и стал внимательно читать какую-то статью…

– …Решением ЮНЕСКО Тель-Авив включен в число памятников мировой архитектуры, – вдруг проговорил он так же безадресно, словно бы себе самому, как и раньше, в аэропорту. Но поднял голову и впервые взглянул мне прямо в глаза. У него был жесткий, насмешливый и даже вызывающий взгляд.

– Тель-Авив? – удивилась я сдержанно.

– Ну да… Это же столица «баухауза»… Во всех иных местах почти весь «баухауз» разбомблен в годы войны…

– Верно… Тель-Авив ведь не бомбили… А вы – архитектор?

– Архитектор, да… – пробормотал он. – Назовем это так, – он налил себе еще виски… – Вы не хотите? Напрасно, очень удачный сорт… Теперь наши под это знаменательное событие выколотят из ЮНЕСКО полагающиеся средства и хоть что-то отреставрируют…

– Ага, значит, все эти грязные коробки на Алленби, на бульваре Ротшильд – памятники архитектуры? – уточнила я.

Он усмехнулся.

– Ну-ну, поаккуратнее, пожалуйста… Треть этих грязных коробок понастроил мой отец… А он был архитектором с большой буквы, одним из родоначальников стиля… К тому же приволок в наши пальмы свою немецкую тоску… «Омниа меа мекум порто», – глухо добавил он… – Вы правда не хотите глоток виски?

– Нет, спасибо… – я с любопытством взглянула на него, решаясь задать вопрос… – А вы, стало быть… от этой тоски избавлены?

– О, да! – охотно и просто отозвался он… – В Германии сейчас оказался впервые после многих, очень многих лет… Исключительно по делу. А разные глупые мысли по поводу прошлого… отлично заглушаются отличным спиртным.

– Германия – замечательная страна… – вдруг проговорила я упрямо, словно он утверждал обратное.

Несколько мгновений мы молча глядели друг на друга. Он отвел глаза…

– Захотелось на старости лет увидеть наш дом… Идиотское желание.

– А вы родились до войны? – удивилась я. Он моложаво выглядел – возможно, благодаря этому суховатому крою внешности.

– Спасибо… Да, я родился до войны… и отлично помню наш дом на Кёнигсаллее, знаете – в Грюневальде? Это был один из самых респектабельных районов Берлина. Мой отец был знаменитым архитектором, владельцем архитектурного бюро… И нашу квартиру отлично помню: огромная гостиная… рояль – вот тут, справа… мама хорошо пела, у нас постоянно музицировали известные музыканты… Многие из них потом музицировали у нас в Тель-Авиве, чуть ли не в том же составе… Те, у кого хватило дальновидности и мужества бросить все и бежать в Палестину. Остальные музицируют на небесах… М-да, гостиная… дальше по коридору – ряд спален… комната прислуги… Направо кухня, столовая… Отцовский кабинет… Библиотека… Кстати, где-то в семидесятых один из моих друзей, будучи в Германии, приобрел на аукционе книгу из отцовской коллекции средневековой иудаики: «Шевет Йегуда» Шломо ибн Верги, первое, Ад-рианопольское издание, 1553 года… Так-то…