Коллектив авторов - Мы вызрели на солнце детства

Худой и старый Попугай
С высокой ветки наблюдает,
Как лев мясца кусок за край
В пасть вожделенно направляет.
Такая нега разлилась
По морде львиной в миг жеванья,
Что птица тут же собралась
Достичь того же состоянья.
«Эй, Лева, – Попугай спросил, —
Неужто в мясе сила духа?»
Лев до конца перекусил
И начал просвещенье друга:
«Ты птица слабая, дружок,
А потому, что без котлеты,
И я бы тоже занемог
От вашей зерновой диеты.
Коль хочешь силы накопить
И укрепить свою осанку,
Режим придется изменить —
Начни с пельменей и лежанки».
Точ – в – точь пернатый повторил
Советы друга в верой в чудо.
Но только горя натворил,
Отведавши мясного блюда.
Хворал бедняга всю неделю,
За это время отощал,
Остаток сил болезни съели,
Наследство внукам завещал.
Летать не может, ходит боком,
На льва обиделся до слез,
Питается морковным соком,
Здоровье подорвал всерьез.

Финал, исполненный печали,
Мы не оставим без морали
И в назидание слова
Для попугаев повторим:
Коль ты родился попугаем,
Не повторяй повадки льва.

Птиц провожали в теплые края.
На проводы наведались друзья,
Решив концерт устроить на прощанье
И подсластить объятья и рыданья.
Пока в оркестре разбирали ноты,
Водили барсучата хороводы,
Жюри просило выступить Медведя —
Медведь калинку станцевал соседям:
Кружился, охал и пошел вприсядку,
И трижды поклонился для порядку.
Еще поляна хлопала калинке,
Как заиграли жгучую лезгинку.
И тут Кабан, дугою выгнав спину,
Решительно пошел на середину.
Как меч булатный, он сверкнул очами,
Сучил копытами, играл плечами
И так отчаянно наяривал лезгинку,
Что шишки разлетались по ботинкам.
Такого в этой роще не видали!
Танцор дышал огнями, глаза пылали —
Он так сплясал, как прадеды плясали!
Кабан три раза выходил на бис,
Но меж судей Медведица сидела,
И за калинку присудила приз.

Мораль, наверное, того задела,
Кому своя рубаха ближе к телу.

Поймала кошка Соловья,
В бедняжку когти запустила
И, ласково его сжимая, говорила:
«Соловушка, душа моя!
Я слышу, что тебя везде за песни славят
И с лучшими певцами рядом ставят.
Мне говорит лиса – кума,
Что голос у тебя так звонок и чудесен,
Что от твоих прелестных песен
Все пастухи, пастушки – без ума.
Хотела б очень я сама Тебя послушать.
Не трепещися так; не будь, мой друг, упрям;
Не бойся: не хочу совсем тебя я кушать.
Лишь спой мне что – нибудь: тебе я волю дам
И отпущу гулять по рощам и лесам.
В любви я к музыке тебе не уступаю.
И часто, про себя мурлыча, засыпаю».
Меж тем мой бедный Соловей
Едва – едва дышал в когтях у ней.
«Ну, что же? – продолжает Кошка, —
Пропой, дружок, хотя немножко».
Но наш певец не пел, а только что пищал.
«Так этим – то леса ты восхищал! —
С насмешкою она спросила. —
Где ж эта чистота и сила,
О коих все без умолку твердят?
Мне скучен писк такой и от моих котят.
Нет, вижу, что в пенье ты вовсе не искусен:
Все без начала, без конца.
Посмотрим, на зубах каков – то будешь вкусен!»
И съела бедного певца —
До крошки.
Сказать ли на ушко, яснее, мысль мою?
Худые песни Соловью
В когтях у Кошки.