Екатерина Великина - 50 & 1 история из жизни жены моего мужа

Эротический момент.

Вхожу в ванную, подхожу к зеркалу, майку снимаю и начинаю мять свой третий нумер. Через пять минут выхожу опустошенная: в правой груди слива, которая, наверное, рак, и не-утешайте-меня-не-надо. Но сразу не признаюсь: у нас в семье так не принято.

Начинаю издалека:

– Дорогой, тебе не кажется, что у меня в правой груди уплотнение?

– В какой, в какой?

– Ну в этой вот.

– А где конкретно?

– Да вот тут!

Мужская половина семейства в лице будущего сюпруга уплотнения не обнаруживает, но меж тем чрезвычайно довольна диагностикой и предлагает проверить вторую грудь.

Пациент оскорбляется и опять удаляется в ванную.

Эротическо-мазохический момент.

Снимаю майку, мну вторично. Сомнений нет, у меня рак. Причем не простой, а стремительный, потому что за эти десять минут скромная маленькая сливка становится размером с подмосковное яблоко, и если до этого болело «так себе», то теперь болит «шо звиздец».

Из ванной выхожу мраморная, громко и очень четко говорю: «Ты – скотина», после чего начинаю названивать сисечных дел специалисту.

– У бабушки была опухоль, – заключает мама.

«Это конец-конец-конец», – рыдают мои маленькие зеленые человечки и начинают паковать чемоданы.

– И что, она умерла? – пришепетывая спрашиваю я.

– Ты что, дура? У твоей бабушки.

– А-а-а, – разочарованно тяну я.

– Выезжай, – командует маман.

В родных пенатах я оказываюсь довольно быстро. Минут через десять. Вместе склоняемся над больной сиськой, к тому времени уже порядком опухшей от клинических исследований и приобретшей невероятный пунцовый цвет.

Настоящие сиськологи всегда умеют говорить правильные вещи, а оттого мамулька не теряется.

Сощурившись над моими вторичными признаками, як Гитлер над картой, мама сморщилась и произнесла:

– Знаешь, мне кажется, она даже больше, чем левая… Точно больше!

«Крантыыыыы!» – завыли зеленые человечки и стали готовиться вылезти через задний проход.

– И внутри плотность какая-то, – подсказала маме я.

– Да, внутри как апельсин…

Где-то в глубине души пациента уже начинает зарождаться некое нездоровое удовлетворение: «Сам ты сопельки, я сдохну послезавтра».

С надеждой в голосе я вопрошаю:

– И чито же нам теперь делать?

– Привязать капустный лист!

Вот что любит моя женская часть – дак это вначале сообщить, что у тебя саркома, а потом предложить полечить ее подорожником.

– Мама, ты в своем уме? У меня опухоль, я, может быть, до зимы не доживу, а ты листьями дразнишься?!

Услышав ответ, я зажимаю рот одной рукой и задницу другой. Угу, чтобы удержать зеленых человечков и не обдристаться от чуйств-с.

– А ты хочешь, чтобы тебя разрезали? – грозно спросила мама и сделала ручками так же, как тетенька из «Персоны».

Я спешно нацепила майку и побежала к дверям.

Тут будет лирическое отступление. У нас в школьной столовке на одной из стен был нарисован Данко. Такой немереного размера чувак с дырой в груди и взором в никуда, бегущий в сторону светлого будущего. В одной руке у него болталось унылое анатомическое сердце. Вот почему-то сочетание этой протянутой руки с органом и совершенно вытаращенного хлебала врезалось в память необычайно.

К чему я это?

К тому, что до больницы я скакала как столовский Данко, с тем лишь исключением, что в руке моей болталось не сердце, но изъеденная недугом сиська. Короткие приходы в сознание все-таки были, но едва только пульс приходил в норму, как я тут же вспоминала бабушкинское: «Не бойся, пришьют мешочек», – и утраивала обороты.

Растолкав очередь в регистратуре с визгом «У меня острая боль!», я бросилась в нужный кабинет и пала в холодные руки маммолога.

Вопрос «Вас что-то беспокоит?» показался мне в тот момент настолько издевательским, что, утратив всякую светскость, я немедленно вывалила дойки на стол и рявкнула:

– Очень!

Докторица шарахнулась и, кажется, даже сняла очки.

– Что-то конкретное?

– У меня конкретная опухоль размером с грейпфрут. Вероятно, в состоянии распада, потому что уже сильно ноет. Скажите, у вас есть стационар?

Стационара у них не было. Смирительных рубашек тоже.

– Ложитесь вот сюда, – сухо сказала докторица. – И постарайтесь помолчать.

Через десять минут мне явились две истины: прекрасная и позорная. Прекрасная: я не умираю и у меня по-прежнему есть шанс харкнуть на Димин гроб. Позорная: я стала первым человеком на планете, нашедшим сиську в сиське за полторы тысячи рублей.