Леонард Коэн - Прекрасные неудачники

Именно такой день был в лесном заповеднике южнее города. На пороге странного жилища, шалаша на дереве, сплющенного и опасного, как секретный мальчишеский клуб, стоял старик. Он не знал, долго ли прожил там, и спрашивал себя, почему больше не пачкает лачугу экскрементами, – но спрашивал не слишком настойчиво. Он принюхивался к ароматному западному ветерку и разглядывал несколько сосновых иголок, почерневших на концах, будто зима была лесным пожаром. Юное благоухание воздуха не вызывало никаких ностальгических движений в его сердце под грязной свалявшейся бородой. Легчайшая дымка боли, как лимон, выжатый за далеким столом, заставила его скосить глаза: он поскреб свою память в поисках случая из прошлого, что символизировал бы перемену времени года, какого-нибудь медового месяца, прогулки, победы, которые возродила бы весна, но боль его ничего не обнаружила. В его памяти не было событий – она была одним событием, и пролетала слишком быстро, как содержимое плевательницы в школьных шуточках на перемене. И казалось, лишь мгновение назад было минус двадцать, и ветер рвался сквозь груженые снегом еловые ветви второго яруса, ветер тысячи машущих метелок поднимал крошечные снежные ураганы во тьме ветвей. Под ним были недвижные острова тающего снега, будто брюхо выброшенной на берег и изуродованной раздувшейся рыбины. Как всегда, был прекрасный день.

– Скоро потеплеет, – сказал он вслух. – Скоро я опять начну вонять, и толстые брюки, сейчас просто окоченелые, тоже, наверное, будут вонять. Неважно.

Банальные зимние проблемы его тоже не заботили. Конечно, не всегда было так. Годы (?) назад, когда бесплодный поиск или побег загнал его на ствол, он ненавидел холод. Холод скручивал его хижину, как автобусную остановку, и морозил его с явно личной и мелочной яростью. Холод избрал его, как пуля, надписанная именем паралитика. Ночь за ночью он кричал от боли под нажимом холода. Но в эту последнюю зиму холод на обычном своем пути лишь прошел сквозь него, и он просто замерз до смерти. Каждый сон выуживал из его слюны пронзительные вопли, мольбу к кому-то, кто мог бы его спасти. Каждое утро он вставал с грязных листьев и бумаг, служивших ему матрацем, с замерзшими соплями и слезами на бровях. В далеком прошлом звери бежали, когда он раздирал воздух своей мэкой, но тогда он кричал о чем-то. Теперь, когда он просто кричал, кролики и куницы не пугались. Он пришел к выводу, что они воспринимают этот крик, как его обычный лай. И когда бы эта тонкая дымка боли ни заставляла его морщиться, как в этот весенний день, он растягивал рот, терзая волосяные колтуны на лице, и на весь заповедник издавал свой вопль.

– Аааааааааррррррргхххххххх! О, алло!

Крик превратился в приветствие, ибо старик разглядел семилетнего мальчика, бегущего к его дереву, с великой осторожностью пробираясь через каждый сугроб. Совсем запыхавшееся дитя помахало рукой. Он был младшим сыном владельца местной гостиницы для туристов.

– Привет! Привет! Дядя!

Ребенок не приходился старику родственником. Он использовал это слово в чарующей комбинации уважения к древности и потирания пальцами при «ай-я-яй», ибо он знал, что старик бесстыден и наполовину не в себе.

– Привет, мой милый!

– Привет, Дядя. Как твое сотрясение?

– Забирайся! Я по тебе соскучился. Мы сегодня можем раздеться.

– Я не могу сегодня, Дядя.

– Пожалуйста.

– У меня сегодня нет времени. Расскажи мне историю, Дядя.

– Если у тебя нет времени забраться на дерево, у тебя нет времени и историю слушать. Сегодня тепло, можно раздеться.

– Ай, расскажи мне историю про индейцев, ты же так часто божишься, что когда-нибудь сделаешь из них книгу, хотя какое мне дело, получится у тебя или нет.

– Не жалей меня, мальчик.

– Заткнись, грязный придурок!

– Забирайся, ох, ну же. Низенькое же дерево. Я расскажу тебе историю.

– Рассказывай оттуда, нечего тут, я знаю, что твоим пальчикам не терпится, а мне-то что в лоб что по лбу, – я тут присяду.

– Садись здесь! Я расчищу место.

– Меня уже тошнит от тебя, Дядя. Трави уже.

– Осторожнее. Смотри, как садишься! Ты так погубишь свое тельце. Мускулы бедра должны быть задействованы. Держи маленькие ягодицы подальше от пяток, на приличном расстоянии, а то чрезмерно разовьются ягодичные мышцы.

– Меня спрашивали, говоришь ли ты гадости, когда на тебя в лесу натыкаются дети.

– Кто спрашивал?

– Никто. Ничего, если я пописаю?

– Я знал, что ты хороший мальчик. Осторожнее с рейтузами. Нарисуй свое имя.