Лоренсо Сильва - Слабина Большевика

– Вас обслуживает номер восемь… четыре… девять… – проговорил компьютер телефонной компании. – Служба информации, добрый день, – раздался следом человеческий голос. А точнее – женский.

– Добрый день. Я бы хотел узнать телефон сеньориты Сонсолес Лопес-Диас. Двойная фамилия. Живет на улице Морето, дом 46.

– Под таким именем у нас никто не значится.

– А какой-нибудь другой Лопес-Диас или просто Лопес по этому адресу?

– Такой информации дать не могу.

– Спасибо, Мата Хари.

Я дал отбой и набрал снова.

– Вас обслуживает номер семь… три… один… – На этот раз ответил мужчина: – Служба информации, добрый день.

– Добрый день. Я бы хотел узнать телефон сеньора Лопеса-Диаса.

– Вы шутите, я не Коломбо2, – съязвил телефонист.

– Но это не так трудно. Он живет на улице Морето, дом 46.

Слышно было, как он набирает на компьютере. Через секунду оператор ответил:

– Армандо Лопес-Диас. Записывайте.

Голос другого компьютера, того, что первым приветствовал меня и складывал номера, продиктовал телефон, и если бы я не повесил трубку, повторял бы его до бесконечности, пока у меня не выпадут все зубы.

Я набрал семь цифр, и на другом конце провода ответила молодая девушка:

– Слушаю.

– Привет. Кто это?

– Лусиа.

– А-а. Я хочу поговорить с Сонсолес.

– Ее нет дома.

– А когда будет?

– А ты кто?

– Антонио. Я работаю с доном Армандо.

– А зачем тебе Сонсолес?

Ясно было, что крючок она заглотила. Но я собирался позабавиться и потому забросил другой, покрепче:

– Видишь ли, мы познакомились с Сонсолес пару месяцев назад. Ну, зашли ко мне, выпили, перебрали чуток, сама понимаешь. Презерватив-то у меня был, я ведь бисексуал, и дружки у меня всякие, но она не дала надеть. Ну а тут я сделал анализы, и оказывается, у меня…

– Совсем неостроумно, дурак.

– Погоди, Лусиа, не вешай трубку, это важно для твоей сестры.

– Она мне не сестра. Я у них работаю.

– Все равно. Ей надо это знать.

– Что? У тебя СПИД, что ли?

– Не совсем.

– А что же?

– Знаешь, пожалуй, это слишком щекотливое дело. Я тебе дам телефон, скажи, чтобы она мне позвонила.

Я достал свой список избранных номеров и, немного поколебавшись между Архиепископством Мадрида-Алкалы и Министерством социальных проблем, дал телефон полицейского комиссариата района Тетуан.

– И не подумаю записывать, иди в жопу, – отрезала она.

– Запиши и дай ей. Что такого?

– А то, что выгонят, вот и все.

– Скажешь, звонил какой-то шутник. Но увидишь, ей будет не до шуток.

– Ладно, повтори номер. Будет что полиции показать.

Я продиктовал номер.

– И только, пожалуйста, чтобы муж не узнал, – захныкал я.

– У нее нет мужа. Прощай, засранец.

Лусиа двинула мне в ухо, – так выражаются в американских детективах,- другими словами, я все еще прижимал трубку к уху, когда она трубку бросила, и в барабанной перепонке у меня здорово щелкнуло.

Или мне пофартило, или я был чертовски умен, но из короткого телефонного разговора я извлек кое-какие сведения. Сонсолес была не замужем, жила с отцом, неким доном Армандо, по-видимому, важной шишкой, раз он мог работать с каким-то Антонио, и имела служанку, которая ничуть не смущалась, когда с ней разговаривали об андрогинах и венерических болезнях.

В тот день дел у меня было выше крыши, многие я оставил недоделанными с пятницы, а кое-какие отложил еще раньше, так что больше откладывать не мог – в любой момент начальник способен был вызвать меня и спросить, что я думаю по этому поводу, в то время как я ничего не думаю. А поскольку я терпеть не могу врать – кроме тех случаев, когда делаю это из чистого удовольствия, – то я забыл о Сонсолес и окунулся в работу. Я не раз убеждался, что самый лучший способ – оставлять все на конец. Работу надо делать тогда, когда ее уже нельзя не делать: поскольку нет иного выхода, как браться за дела, начинаешь щелкать их как орешки, быстро и не задумываясь. Когда Бог Иегова сказал Адаму, что ему придется вкалывать, дабы не помереть с голоду, и хватит, мол, шататься – околачивать яблочки на деревьях, он не думал, что растлевает его, поскольку не сумел приспособить к мотыге или просто не в состоянии был совершить усилие – приучить его к делу. Нет, он знал, что растлевает – делает из него праздного бездельника, который, копая землю, станет думать, что копать землю – тяжкое бремя. Самое плохое в работе – не сама работа, а мысль, что ты работаешь. Просто думать – сколько угодно, просто работать – тоже можно, но хуже, а вот думать и работать одновременно – хуже некуда, легче застрелиться. Вот потому-то самый умный из древних в две руки ублажал свою плоть, в то время как дурак Платон все что-то записывал и записывал.