Эрик Маккормак - Летучий голландец

В середине декабря, как раз после того, как выпал первый снег, на лужайке перед домом появилась надпись «ПРОДАЕТСЯ», и в дом повалили толпы потенциальных покупателей. Моя жена была на работе, а я на время осмотров обычно уходил выпить чашечку кофе. Как-то утром я спросил агента по недвижимости, нельзя ли мне быстро взглянуть на половину Томаса до того, как придут клиенты. Он дал мне ключ, и я туда пошел.

Половина дома Томаса была по большей части перевернутым изображением половины, в которой я прожил последние полгода. Не только расположение комнат – нет, две стороны были точными копиями друг друга даже в деталях цвета и декора: те же темные ковры с поблекшими геометрическими узорами; та же темная мебель красного дерева, с фигурным сервантом на том же месте; та же экстравагантная ванная со множеством форсунок в душе и унитазом на помосте, и в довершение – со сломанными часами, стрелки которых отвалились и лежат, как палочки, на дне за стеклом. Даже в его библиотеке, похоже, был тот же набор книг, что и в моей. И там, где на стенах когда-то висели картины, были точно такие же призрачные очертания.

Уходя, я прошел мимо двери в подвал и почувствовал, что у меня волосы встают дыбом от страха. Я заглянул внутрь и включил свет, но по лестнице спускаться не стал. Земляной пол пах сыростью, темные углы насмехались над моей робостью. Я выключил свет, плотно закрыл дверь и вышел на улицу, на свежий морозный воздух.

ЭТО БЫЛО ДЕСЯТЬ ЛЕТ НАЗАД.

В один мартовский день я сидел на балконе нашей последней квартиры, пил кофе и просматривал «Камберлоо Рекорд». На последней странице был короткий отчет о дорожном происшествии на автостраде южнее Торонто. Некая Мириам Вандерлинден-Смит, дочь покойного профессора Томаса Вандерлиндена, погибла вместе со всей семьей – мужем и двумя детьми – в результате столкновения их машины с грузовиком.

Я расстроился. Я встречался с Мириам только однажды, на похоронах ее отца, но она мне понравилась, и я пожалел, что так никогда и не позвонил ей – хотя бы спросить, была ли наша встреча на похоронах чистой случайностью. Или почему ей не пришло в голову сказать о том, что когда отец ушел из дома, он жил все время рядом с ними?

Впрочем, кто может понять смысл того, что делают другие? Иногда нам бывает трудно осознать то, что делаем мы сами. Я помню, как однажды сказал что-то в этом роде Томасу – но, естественно, он со мной не согласился. Лишь процитировал пару незабываемых строк одного старого поэта, о котором я никогда не слыхал:

Соседа жизнь всегда полна сюжетов, Твоя же, как ни странно, никогда…

Я не стал спорить. Но, по правде говоря, у меня появилось представление о том, что значат эти строки, только через некоторое время после его смерти.

Однажды летом, поздно вечером, мы с женой взбирались на холм Барден, на южной окраине Камберлоо, где город вдруг превращается в сельскую местность. Холм этот совсем не высокий, но древний – один из хребтов, образованных отложениями ледникового периода миллиард лет назад или около того. Возможно, в жизни холмов миллиард лет – не так уж и много. Но холм Барден – уже сам не очень-то холм: подъем на его вершину – скорее не восхождение, а тяжелая прогулка в компании мошкары.

Та ночь была теплой и безоблачной. Когда мы поднялись на вершину, нам открылся Млечный Путь, рассыпанный по небесам. А если мы смотрели вниз, на землю, то к северу видели все огни Камберлоо, главную Риджент-стрит, которую пересекали бесчисленные более узкие улицы и авеню.

Но когда мы прошли буквально сто ярдов по вершине холма, жена обратила мое внимание на одно странное явление. С той точки, где мы стояли раньше, Камберлоо казался построенным упорядоченно, в соответствии с придуманной людьми системой. А с новой точки порядок был полностью нарушен. Большой город превратился в сверкающий хаос – такой же, как хаос звезд над головой.

И в этот момент я вспомнил строки, которые цитировал Томас, и, мне кажется, понял, что он имел в виду. Твоя собственная жизнь кажется тебе хаосом – ты внутри нее и так поглощен подробностями, что теряешь надежду найти в ней хоть какой-нибудь разумный порядок или смысл. В то время как посторонний – наблюдатель твоей жизни – способен двигаться и, если повезет, сможет найти точку, с которой нужно смотреть на твою жизнь, чтобы понять ее смысл; сможет заметить тенденции, симметрии и совпадения, которые ты сам, возможно, увидеть не способен.