Бернард Вербер - Последний секрет

– Умберто! Это вы напали на меня в морге, да?

Моряк не отвечает.

– Порой Харон ступает на берег и служит представителем одного народа у другого.

– Мифологический Харон требовал золотой за переправу через Ахерон. Что бы вы сказали о тысяче евро за то, чтобы вернуть меня в порт?

– Есть более веские мотивы, чем деньги. Вы забываете, что я был врачом до того, как стал нищим.

– Если вы немедленно меня не освободите, я подам жалобу; вы рискуете иметь неприятности с правосудием.

– Для начала было бы неплохо, чтобы вы смогли встретиться с вашим адвокатом. Сожалею, морковка не работает, как и палка.

– Вы не имеете права лишать меня свободы. Я журналист. Не знаю, отдаете ли вы себе отчет…

– Нет, мадемуазель Немро, в этом я не отдаю себе отчета, мне плевать на вежливость, хорошие манеры, страх молвы и того, что пресса обо мне скажет. Вы не знаете, что такое оказаться БОМЖОМ. Это обнуляет счетчик.

– Вы должны меня вернуть! – решительным голосом приказывает она.

Распоряжение, приказ, внушение чувства вины – мне надо пробить его защиту.

– Это ваш долг!

Он перемещает свою большую пеньковую трубку на другую сторону рта.

– Припоминаю об одном эксперименте по поводу «долга», как вы говорите, проведенном в пятидесятых годах профессором Стэнли Милграмом. Он подобрал студентов-добровольцев. Они получили право ударить током человека, который ошибался при банальном опросе типа викторины на тему рек и столиц. Им разрешили наказывать за неверные ответы, и притом все более и более болезненно, по мере того как опрашиваемый делал все больше ошибок. Цель опыта была в том, чтобы измерить, до какой степени обычное существо способно мучить своего ближнего, когда это ему позволяет официальное учреждение. В действительности тока не было, а для изображения страданий наняли актеров. Восемьдесят процентов протестированных дошли до того, что били током в четыреста пятьдесят вольт, а это смертельно для человека. Поэтому, когда вы говорите мне о «долге», я только насмехаюсь. Я не чувствую себя обязанным ни родине, ни моей семье, ни кому бы то ни было.

Надо попробовать еще несколько рычагов. Как его рассердить?

Она роется в памяти, стараясь найти то, что о нем знает.

Он был нейрохирургом. Оперировал свою мать. Операция прошла неудачно. Он должен был чувствовать себя виноватым. Ему должны были внушить чувство вины. Его коллеги.

– Они укоряли вас в больнице, после той неудавшейся операции?

– Так вы меня не достанете. Я не испытываю никакой злобы к людям из больницы. Напомню, что именно они дают мне работу.

– Поняла. Вы хотите меня изнасиловать.

Росси пожимает плечами.

– Конечно, вы мне очень нравитесь, но существуют более сильные мотивы, чем секс.

– Алкоголь, наркотики?

– За кого вы меня принимаете, мадемуазель Немро? За бывшего пьянчужку, который снова может пасть? У меня есть мотив посильнее алкоголизма. А что касается наркотиков, мне не нравится вкус травы и я не люблю уколы.

– Что же тогда мотивирует ваш поступок?

– Последний секрет.

– Никогда об этом не слышала. Это что, новый наркотик?

Он хватает свою трубку и поигрывает ею.

– Это намного больше всего! Это то, чего жаждет каждый человек, даже не осмеливаясь это выразить. Самый напряженный, самый чудесный, самый великий опыт, который может познать человек. Лучше денег, лучше секса, лучше наркотиков.

Лукреция пытается представить, о чем может идти речь, но на ум ничего не приходит.

– Так кто же хранит Последний секрет?

Он таинственно выдыхает:

– Никто… – и разражается сильным грохочущим смехом.

Все остальные больные вокруг него лежали неподвижно, словно мумии в саркофагах из проводов и зондов. У них были мутные потерянные взгляды, но Мартен знал, что они ревновали его, потому что доктор Феншэ регулярно приходит к нему и потому что он обладает компьютером, Интернетом, возможностью высказываться.

Больной LIS не был зол на своих соседей, он жалел их больше, чем кто-либо. Он говорил себе, что, как только станет достаточно сильным, найдет и для них способ себя выражать. В этом был смысл его битвы: чтобы никто больше не страдал так, как страдал он сам.

Своим умом он включил экран компьютера, и, подобно Супермену, меняющему в телефонной будке костюм, больной LIS превратился в U-lis'a, путешествующего по Интернету.

Его разум искал, мчался галопом, останавливался, обсуждал, обозревал огромное мировое полотно, которое ткали миллионы интернавтов.