Анни Эрно - Обыкновенная страсть

Свою страсть я переживала, как роман, но вот сейчас затрудняюсь определить, что же я пишу: свидетельство в исповедальном стиле, принятом в женских журналах, манифест, протокол или всего-навсего комментарий к тексту.

Я не пишу повесть о любовной связи и не смогу воспроизвести свою историю с хронологической точностью: «Он приехал 11 ноября», или в более эпическом стиле: «Прошли недели». Все это было для меня в ту пору неважно, только одно имело смысл: со мной он или нет. Я стараюсь запечатлеть лишь признаки страсти, постоянно выбирая между словами «всегда» и «однажды», словно это поможет передать подлинность моей страсти. Эти признаки и факты я перечисляю и воссоздаю без всякой иронии или насмешки, которыми обычно окрашены наши рассказы о пережитом.

Что же до истоков этой страсти, я не собираюсь их отыскивать в моем давнем или недавнем прошлом, которое заставил бы меня реконструировать психоаналитик, или в известных мне с детства образцах для подражания («Унесенные ветром», «Федра» или песни Пиаф могут влиять не меньше, чем «эдипов комплекс»). Я не хочу объяснять свою страсть, иначе мне придется рассматривать ее как ошибку или отступление от правил, которое нуждается в оправдании — нет, мне хочется ее лишь запечатлеть, вот и все.

Пожалуй, единственные конкретные факторы в этой истории — это время и свобода, которыми я располагала, чтобы отдаваться полностью своим чувствам.

Он любил костюмы от Сен Лорана, галстуки Черугти и большие машины. Ездил он быстро, сигналя фарами и молча, словно целиком отдаваясь счастливому ощущению, что вот он, выходец из Восточной Европы, совершенно свободный и великолепно одетый, разъезжает по автострадам, словно он здесь у себя дома. Ему льстило, что в нем находили сходство с Аденом Делоном. Мне казалось — если можно верно судить об иностранце, — что его оставляли равнодушным интеллектуальные и высокохудожественные произведения, хотя они и внушали ему уважение. По телевидению он предпочитал смотреть игры и «Санту Барбару». Мне было все равно, что он смотрит. Потому что А, был иностранцем и его вкусы я воспринимала прежде всего как культурные отличия, в то время как подобные пристрастия у француза означали бы в первую очередь разницу в социальном положении. Быть может, мне было даже приятно узнавать в А, ту «парвеню», какой и я была в пору отрочества. Девочкой-подростком я жадно мечтала о модных платьях, пластинках и путешествиях, потому что была лишена всех этих радостей, которые были доступны моим ровесникам как и А., вместе со своим народом страдающий от «лишений» и мечтающий о дорогих рубашках и видеомагнитофонах, что украшают витрины западных магазинов. [5] Этот человек продолжает где-то жить своей жизнью. Я не хочу описывать его более подробно и сообщать легко узнаваемые детали. Он решительно «строит свою жизнь», то есть для него нет ничего важнее, чем преуспеть. Сама я живу иначе, но это не повод раскрывать его личность. Хотя он и стал неотъемлемой частью моего существования, он вовсе не желал стать героем моей книги. (Прим. автора).

Он много пил, как это принято в странах Восточной Европы. Я боялась, как бы он не попал из-за этого в аварию, но его склонность к спиртному у меня не вызывала отвращения. Даже когда целуясь, он пошатывался и не мог сдержать отрыжки. Напротив, эти первые проявления скотства еще крепче привязывали меня к нему.

Но я не знала, что его влечет ко мне. Первое время мне было достаточно видеть, как он молча, счастливыми глазами, смотрит на меня, или говорит «я мчался к тебе, как сумасшедший», или рассказывает о своем детстве, и я верила, что он испытывает такую же страсть, что и я. Затем эта уверенность стала угасать. Мне казалось, он стал более сдержанным и менее откровенным, но стоило ему заговорить о своем отце или пуститься в воспоминания о том, как он двенадцатилетним мальчишкой собирал малину в лесу, и мне снова хотелось верить в его любовь. Он больше ничего мне не дарил, и когда друзья дарили мне цветы или книгу, я вспоминала, что он даже не считает нужным оказывать мне знаки внимания, но тут же возражала себе: «Он одаривает меня своим желанием». Я жадно ловила фразы, в которых старалась угадать ревность единственное, что подтверждало его любовь. Позже я поняла, что его вопрос: «Ты уезжаешь на Рождество?» — имел совершенно банальный или вполне практический смысл: стоит ли планировать свидание со мной или нет. И он вовсе не таил скрытого любопытства: поеду ли я с кем-то кататься на лыжах (быть может, он даже хотел этого, чтобы встретиться с другой женщиной). Я часто раздумывала о том, что означают для него эти послеполуденные занятия любовью. Скорее всего, только занятия любовью — и ничего больше. И не стоило искать в этом какой-то иной смысл. Единственное, что я могла знать наверняка: желает он меня или нет. Чтобы убедиться в этой неоспоримой истине, достаточно было взглянуть на его член.