Чарльз Сноу - Пора надежд

В прихожей мама прощалась с Мод и Сисси. Потом она отворила дверь в гостиную и вошла — неторопливо, высоко подняв голову, чинно вышагивая и тщательно выворачивая ступни: таково было ее представление о том, как должны держаться «люди достойные». Надо сказать, что достоинства у нее было предостаточно, но она проявляла его весьма своеобразно.

Мама молча дошла до середины комнаты и лишь тогда, глядя в упор на тетю Милли, сказала:

— Я прошу вас, Милли, не высказывать своих суждений, пока мы не одни! В другой раз, когда вам захочется поучить меня уму-разуму, будьте любезны дождаться ухода гостей.

Они обе были высокого роста, обе — статные, обе — с сильным характером, но во всем остальном ничуть не походили друг на друга. Тонкий, с горбинкой, нос мамы был прямой противоположностью толстому, как луковица, носу тети Милли. У мамы были красивые серые глаза со смелым, проницательным взглядом, глубоко сидевшие в изящно очерченных орбитах, тогда как у тети Милли глаза были тусклые, выпученные. Мама отличалась романтичностью и склонностью к снобизму, душевная чуткость уживалась в ней с крайним высокомерием. А тетя Милли, увлекаясь всякими добрыми делами и благотворительностью, любила удивительно беззастенчиво и назойливо совать нос в чужие дела, удивлялась и даже обижалась, когда люди отклоняли ее советы, и тем не менее продолжала донимать их, напористо и неделикатно. Шуток она не понимала. Зато мама обладала немалым юмором — правда, сейчас, стоя в гостиной у камина, напротив тети Милли, она ничем не проявила этого своего дара.

С тех пор как родители мои обвенчались, мама и тетя Милли много времени проводили вместе. Они бесконечно раздражали друг друга и жили в атмосфере постоянных недоразумений, но явно не могли подолгу не видеться.

— Я хочу, чтоб мои гости могли спокойно сидеть у меня, — продолжала мама.

— Хороши гости! — заметила тетя Милли. — Да я знаю Мод Тэйлор дольше вашего. Очень жаль, что она не вышла замуж в то время, когда мы выходили. А теперь вот и гадает на картах, не сыщется ли для нее муженек.

— Раз она пришла ко мне в дом — значит, она моя гостья. И я буду очень вам признательна, если вы не станете навязывать ей свое мнение.

— Это вовсе не мое мнение, — громче обычного объявила тетя Милли. — Это всего-навсего здравый смысл. Постыдились бы, Лина!

— Мне нечего стыдиться, — ответила мама.

Она держалась все так же надменно, но чувствовалось, что она предпочла бы переменить тему.

— Гадаете на картах, разглядываете друг у друга ладони… — тетя Милли сделала многозначительную паузу. — Пялите глаза на грязную кофейную гущу! Никакого терпения с вами не хватит!

— А никто и не просит вас набираться терпения, — сухо отпарировала мама. — Когда вас позовут в компанию, тогда и ворчите. Каждый имеет право думать по-своему.

— Но только если это не противоречит здравому смыслу. Кофейная гуща! — снова фыркнула тетя Милли. — И это в двадцатом-то веке! — Последнюю фразу она произнесла таким тоном, будто выложила на стол козырной туз.

Помолчав немного, мама сказала:

— На свете есть много такого, чего мы еще не знаем.

— Ну, о кофейной-то гуще мы знаем вполне достаточно, — заметила тетя Милли и разразилась громким смехом: ей казалось, что она удачно сострила. Затем зловещим тоном она добавила: — Да, на свете много такого, чего мы еще не знаем. Потому-то мне и непонятно, откуда у вас берется время на подобный вздор. Кто, например, знает, как вы, Берти и вот этот мальчуган будете жить дальше? Да, мы многого еще не знаем. Я как раз говорила Льюису…

— Что вы ему говорили?

Мама снова рассердилась и перешла в наступление. До этой минуты, утратив под нажимом тети Милли всю свою светскость, она оправдывалась и в глубине души испытывала немалое смущение. Теперь же голос у нее зазвучал властно и в то же время встревоженно.

— Говорила, что вы уже давно плывете по воле волн. Не удивительно, что дела у вас идут все хуже и хуже. Да как можно было допустить…

— Не станете же вы говорить об этом при Льюисе, Милли!

— Ничего, пусть послушает. Рано или поздно он ведь все равно узнает.

— Это еще как сказать. Так или иначе, я не разрешаю вам говорить при Льюисе!

Но я уже понял, что произошла какая-то крупная неприятность, и спросил:

— Что случилось, мама?

— Не волнуйся, — ответила мама, и на лице ее появилось озабоченное, вызывающее и в то же время ласковое, любящее выражение. — Может быть, все еще и обойдется.