Чарльз Сноу - Пора надежд

В ожидании прихода гостей Шейла молча стояла у камина. Я обнял ее и попытался шутками развлечь, успокоить, но она продолжала стоять, застыв в неподвижности. Она только молча пила херес рюмку за рюмкой, что было непохоже на нее, ибо она редко пила вообще. Тем не менее вначале все шло гладко. Поздоровавшись, миссис Гетлиф долго и восторженно смотрела на нас своими карими, по-собачьи умильными глазами, а потом принялась ворковать о прелестях и удобствах нашей квартиры. Ее муж в гостях был просто неоценим; он охотно говорил всякие приятные вещи и вообще считал своим долгом всемерно способствовать успеху приема. Между прочим, он немало позабавил меня. Я знал, что он антисемит, правда довольно добродушный, и сейчас не без злорадства наблюдал, какое изменение претерпевают его взгляды в присутствии Энрикеса, одного из влиятельнейших стряпчих-евреев.

Обед нашим гостям был подан отличный. Шейла, постигшая со свойственной ей дотошностью многие тайны кулинарного искусства, наготовила всякой всячины, а я, посоветовавшись со знатоками, ибо сам я ничего в этом не смыслил, купил неплохие вина. Гетлиф после первого же бокала слегка захмелел, но так бывало с ним всегда, больше он уже не пьянел, сколько бы потом ни выпил. Он сидел рядом с Шейлой и, украдкой любуясь красотою своей соседки, был снисходительно внимателен к ней, как к застенчивой хозяйке дома, нуждающейся в помощи. Он оживленно болтал с нею, вовлекая в разговор всех сидящих за столом. Не принадлежа к числу тех, кто мог бы понравиться Шейле, он, однако, все время заставлял ее улыбаться. И видя это, я испытывал к нему самые теплые чувства.

Энрикес держался как всегда — скромно и любезно и больше слушал, чем говорил сам. Я надеялся, что ему у нас нравится. С его женой мы немного посплетничали о Марчах. Я улыбнулся через стол Шейле, давая понять, что все идет превосходно, и она улыбнулась мне в ответ.

Перелом в ее настроении вызвал по простоте душевной Гетлиф. Мы только что покончили со сладким, и он, широко улыбаясь, окинул блестящими от возбуждения глазами присутствующих.

— Друзья мои! — начал он. — Разрешите мне назвать вас так. — И он посмотрел на Энрикеса открытым, прямодушным взглядом. — У меня возникла одна идея. Я просыпаюсь иногда ночью и думаю о том, что бы я сделал, если бы мог начать свою жизнь сначала. Мы, наверно, все задавались этим вопросом?

Кто-то сказал: да, конечно.

— Так вот, — с торжествующим видом продолжал Гетлиф, — я хочу спросить каждого из вас, что бы он сделал, если бы господь преподнес ему на блюде такую возможность. Появился бы среди ночи и сказал, хотя бы мне: «Послушай, Герберт Гетлиф! Ты уже видел кое-что в жизни. И ты даже успел сделать кучу глупостей. Хочешь — начинай все сначала. Дело за тобой. Выбирай, чем ты займешься!»

Гетлиф звонко и по-детски радостно рассмеялся.

— Ладно, затравку сделаю я, — сказал он. — Я бы прежде всего избавился от своего прошлого. На этот раз я уже не стал бы биться за место под солнцем. Если бы я мог приносить людям немножко пользы, поверьте, мне этого было бы вполне достаточно. Я хотел бы стать священником, как ваш отец! — И он широко улыбнулся Шейле, но она никак не откликнулась на это. — Да, да, сельским священником. Я с удовольствием прожил бы в деревне всю жизнь, давая крупицу утешения нескольким десяткам душ. Вот что я избрал бы для себя. И держу пари, что жил бы куда счастливее, чем сейчас!

И он повернулся к миссис Энрикес. Та решительно заявила, что целиком посвятила бы себя заботам о своих единоверцах и уже не пыталась бы забыть, что она еврейка. Следующая очередь была моя. Я сказал, что попробовал бы свои силы на писательском поприще в надежде оставить по себе какую-то память.

Миссис Гетлиф, сидевшая слева от меня, вперила обожающий взор в мужа.

— А я ничего бы не меняла! Я попросила бы оставить все так, как есть. Лучшей участи, чем быть женою Герберта, я не хочу.

К всеобщему удивлению, Энрикес выразил желание стать преподавателем в Оксфорде.

У всех нас язык был хорошо подвешен, за словом в карман никто не лез, и мы по кругу, без задержки, высказывали свои пожелания. Но вот очередь дошла до Шейлы. Наступила пауза. Шейла сидела потупившись. Она держала бокал за ножку, но не вертела его, а наклоняла то в одну, то в другую сторону. Вино выплескивалось на стол. Но Шейла не замечала этого. Она продолжала покачивать бокал, и вино продолжало выплескиваться.

Пауза затягивалась. Все чувствовали себя неловко и старались не смотреть на Шейлу. Наконец едва слышным, глухим голосом она произнесла: