Чарльз Сноу - Пора надежд

Безмерно торжествуя от сознания, что я одержал верх над Шейлой, я презирал Хью за то, что он отказывается от нее. В эту минуту я считал его таким ничтожеством! И, наблюдая за тем, как он пытается выйти из затруднительного положения, я от души сочувствовал Шейле.

— Я должен подумать обо всем этом, — сказал Хью. — В самом деле, пора прийти к какому-то решению!

Но он знал, что решение уже принято. Он знал, что отступит. Он знал, что сбежит от Шейлы и что я ничуть не сомневаюсь в этом.

Я попросил его сообщить о том, что он скажет Шейле.

— Это никого не касается, кроме нее и меня, — сделав над собою усилие, вызывающий тоном сказал он.

— Но мне надо знать!

Хью ненавидел меня и все же отступил и на этот раз.

Лишь в самом конце нашей встречи он обрел достоинство и, отказавшись обедать со мной, ушел один.

На следующее утро я отправился в суд, — это был один из лондонских полицейских судов, — чтобы присутствовать при вынесении приговора по делу о нападении, которое я выиграл неделю назад. Подсудимый был подвергнут медицинской экспертизе, признан вменяемым, и теперь судья оглашал приговор. Действия подсудимого отдавали шантажом, и судья был настроен сурово.

— Как можно опуститься до такой низости! — негодовал он. — Это превосходит мое понимание! Нет слов, чтобы выразить, с каким отвращением все мы относимся к подобным субъектам…

Меня нередко удивляло, как это люди могут с таким бесстыдством возмущаться поступками других людей. Неужели они настолько забывают о собственных деяниях, что могут со спокойной совестью произносить громкие, звучные слова и кричать о нравственности, не заглядывая к себе в душу? Какова же должна быть их собственная жизнь, если они считают, что имеют право с таким пылом осуждать себе подобных? Научись павиан говорить, он первым долгом высказал бы свое возмущение окружающей безнравственностью. Нисколько не стыдясь своих мыслей, я снова подумал об этом в то утро в четверг, когда сидел в зале суда.

Да, я не испытывал ни угрызений совести, ни сожалений, хотя со вчерашнего вечера прошло уже четырнадцать часов. Я с волнением ждал вестей от Хью, однако не сомневался в том, что он мне скажет. Меня беспокоило только одно: узнает ли Шейла о моем поступке. А если узнает, не потеряю ли я ее навсегда? И как в таком случае вернуть ее расположение?

Хью зашел ко мне в воскресенье утром, когда я еще сидел за завтраком.

— Я обещал держать вас в курсе событий, не так ли? — усталым, неприязненным тоном начал он. Я предложил ему сесть, но он отказался. — Ну так вот, — продолжал он, — я написал ей, что выхожу из игры.

— Что же вы ей написали?

— Что пишут в таких случаях? Написал, что мы с ней вряд ли сумеем ужиться, и не по моей вине. Что еще я мог сказать?

— Вы виделись с нею после нашего разговора? — спросил я.

— Да.

— Она не догадывалась, что ее ждет?

— Нет, я ничего не говорил ей. — И внезапно поняв, к чему я клоню, он добавил: — Не беспокойтесь! О вас я даже не упомянул! Но вы дали мне совет, и я хочу отплатить тем же. Оставьте на два-три месяца Шейлу в покое. Иначе вы нарветесь на неприятности.

Два дня подряд я тщетно звонил Шейле. К телефону никто не подходил, но сначала я не придал этому значения. Очевидно, ушла куда-нибудь, думал я. Но когда я стал звонить ей поздно ночью и по-прежнему никто не подошел к аппарату, я встревожился. Я представил себе, как телефон звонит и звонит в пустой комнате Шейлы. На следующее утро, едва проснувшись, я позвонил еще раз и тотчас отправился на Вустер-стрит. Улицы еще были окутаны туманной мглой. Дверь мне открыла квартирная хозяйка Шейлы. Мисс Найт вчера уехала, сказала она. Мисс Найт не сообщила, куда она поехала, и адреса не оставила. Вернется она или нет, неизвестно, но за квартиру она уплатила за три месяца вперед (при этих словах сердце у меня подскочило от радости).

Я спросил, не могу ли я заглянуть на минутку в комнату мисс Найт. Мне нужна книга, которую я дал ей прочесть. Хозяйка, как и все, кому доводилось прислуживать Шейле, питала к ней слабость, а кроме того, она знала меня в лицо и потому позволила мне зайти в комнату; сама она остановилась в дверях, через которые с кухни проникал запах поджариваемого бекона. В холодном свете утра комната выглядела очень высокой. В ней не оказалось ни коллекции монет, ни пластинок, ни любимых книг Шейлы.

Я написал ей письмо, адресовав его викарию. Выждав неделю и не получив ответа, я снова написал ей. Затем я навел о ней справки в родном городе — не через Джорджа Пассанта или членов кружка, а через других моих знакомых, которые могли что-то знать о Найтах. Вскоре одна девушка, по имени Розалинда, сообщила мне о Шейле. Живет она у родителей. Нигде не бывает. Никто из знакомых еще не разговаривал с ней. К телефону она не подходит. Как себя чувствует — никто не знает.