Чарльз Сноу - Пора надежд

Однако уже тогда, а тем более в последующие дни, когда я ходил на прием к специалисту, одно мне было совершенно ясно: никто не должен знать о моей болезни. Если слух о ней распространится, я потеряю практику. Никто не захочет иметь дело с больным человеком. Возможно, из этого ничего и не выйдет, мрачно размышлял я, но надо вести себя так, словно у меня временное недомогание. Никто не должен знать правду, даже близкие друзья.

Все время, пока врачи обследовали меня, я держался такой тактики. К счастью, настало время летних отпусков, и Гетлиф уехал, иначе его зоркие глаза могли бы многое подметить. Повезло мне и в другом отношении: если не считать чрезвычайной бледности, я отнюдь не выглядел больным; больше того, поскольку у меня появились деньги и я стал лучше питаться, я даже пополнел за последний год. Еле передвигая ноги, я заставлял себя добираться до конторы и просиживал там несколько часов над каким-нибудь делом, пытаясь сосредоточиться. Мне казалось, что у Перси зародилось подозрение, и я старался провести его, напуская на себя бодрый, энергичный вид. Однажды в разговоре с ним я как бы между прочим заметил, что после напряженного года работы чувствую себя выжатым как лимон и хочу уехать в отпуск — возможно, я даже опоздаю на несколько дней к началу осенней судебной сессии.

— Но не слишком задерживайтесь, сэр, — бесстрастно заметил Перси. — Смотрите, как бы тут о вас не забыли! Такие случаи ведь далеко не редкость.

Врачи с самого начала высказали предположение, что у меня злокачественная анемия. И они упорно придерживались этого диагноза, хотя, как я понял впоследствии, у них были основания поставить его под сомнение. Правда, анемия у меня действительно была: анализ показывал низкий гемоглобин, который неуклонно падал. Но это (как сказал мне в свое время Том Девит) могло объясняться переутомлением и душевными переживаниями. Однако в дополнение ко всему оказалось, что часть кровяных шариков у меня не круглой, а грушевидной формы; есть и такие, которые претерпели еще большие изменения. Поскольку врачи предполагали злокачественную анемию, это обстоятельство окончательно убедило их в правильности диагноза.

Меня долго занимала мысль, почему они о самого начала пришли к такому выводу. Ведь это были опытные, осмотрительные специалисты, с хорошей репутацией. Только много лет спустя Чарльз Марч, решивший сменить профессию и заняться медициной, объяснил мне, что злокачественная анемия наиболее часто наблюдается у людей моего физического склада — с серыми или голубыми, широко расставленными глазами, с гладкой толстой кожей, широкой грудной клеткой и эктоморфичными членами. Тогда я понял, почему врачи пришли к такому диагнозу.

Итак, утвердившись в своем мнении, специалисты заверили меня, что болезнь поддается лечению, и начали пичкать препаратом, изготовленным из свиного желудка. Но состояние крови от этого не улучшалось, гемоглобин неуклонно падал, и врачи только разводили руками. В конце концов мне рекомендовали поехать за границу и как следует отдохнуть, а за отсутствием какого-либо иного лекарства принимать другой протеиновый экстракт.

Это было в начале августа. Таким образом, я мог уехать как бы в отпуск, никому ничего не говоря. Я продолжал хранить мою тайну, хотя иногда нервы у меня напрягались до предела, а иногда все становилось глубоко безразлично. Силы мои были на исходе. Чарльз Марч, знавший, что я болен, но не знавший диагноза, купил мне билет и заказал номер в одном отеле в Ментоне. К этому времени я уже настолько выдохся, что был рад возможности уехать.

С Шейлой я не виделся с тех пор, как занялся лечением. Теперь я известил ее, что нездоров и еду за границу отдохнуть. Она должна была получить это письмо накануне моего отъезда.

Настал последний день моего пребывания в Англии. Мне очень хотелось попрощаться с Шейлой. Я сидел у себя в комнате и ждал ее. Расписание ее поездов я знал наизусть. На этот раз она не заставила меня долго ждать. Я рассчитал время ее приезда с точностью до десяти минут, и не успели они еще истечь, как услышал на лестнице ее шаги. Шейла поцеловала меня, затем, отступив на шаг, пытливым взглядом окинула мое лицо.

— А выглядишь ты не так уж плохо, — сказала она.

— Это верно, — согласился я.

— Зачем тебе тогда ехать?

Я сказал ей, что мне необходимо получить заряд бодрости, чтобы на предстоящей сессии не спать в суде. Обычно Шейла любила подобные саркастические шутки, но сейчас взгляд ее продолжал оставаться серьезным.