Стивен Фрай - Лжец

Эйдриан смотрел, как она слоняется по его комнате, подбирая одну вещь, потом другую, разглядывая их и укладывая совсем не туда, куда следует.

– Она распалилась, ей необходимо пройтись по лугам хорошим галопом, – сказал Эйдриан.

Она подошла к окну.

– Похоже, ложится, верно?

– Кто?

– Снег.

– По мне, так лучше бы встал и ушел. Мне завтра дежурить, придется искать для мальчишек какое-то занятие. А если он так и будет сыпать, то навалит на поле для регби фута четыре.

– В семьдесят четвертом школу на целую неделю отрезало от внешнего мира.

– С тех пор она так отрезанной и осталась. Она присела на его кровать.

– В конце года я уйду отсюда.

– Правда? Почему?

– Я уже почти десять лет здесь провела. Хватит. Возвращаюсь домой.

Каждый из тех, кто работал в школе, регулярно заводил разговор о том, что уйдет в конце года. Так они показывали, что не застряли на одном месте, что у них есть выбор. Ничего эти разговоры не значили, все и всегда возвращались назад.

– Но кто же тогда будет поить с ложечки виски наших малюток? Кто будет раскрашивать их бородавки и целовать туда, где бо-бо, чтобы им полегчало? Чартхэм нуждается в тебе.

– Я серьезно, Эди. Клэр что-то начала беспокоиться в своем деннике.

– Определенно пора отыскать жеребца, который покрыл бы тебя, – согласился Эйдриан. – Здешний молодняк – одно разочарование, а учителя так и вовсе сплошь мерины.

– Не считая тебя.

– О, но прежде чем меня пустят на племя, я должен еще несколько сезонов поучаствовать в забегах. Вот приду первым на Кембриджских скачках с препятствиями, и тогда за меня, как за производителя, станут давать куда больше.

– Ты случайно не педик, а, Эйдриан? Этот вопрос застал его врасплох.

– Ну, – ответил он. – Уж я-то знаю, что мне по душе.

– А я тебе по душе?

– По душе ли мне ты? Я состою из плоти и крови, разве не так? И как же может не пронять кого бы то ни было твой плотно обтянутый плотью экстерьер, подергивающиеся окорока, подрагивающая шея, твой сверкающий круп, вздымающиеся, мерцающие бока?

– Тогда, господа бога ради, отдери меня. Я уже с ума схожу.

Эйдриан, что бы он там ни болтал, никакого опыта отношений с человеческим существом противоположного пола не имел и потому, сплетаясь с Клэр, лишь поражался неистовству ее желания. Он не ожидал, что женщины и вправду испытывают жажду и аппетит подобные тем, что правят мужчинами. Всем же известно – не правда ли? – что женщин влечет личность, сила и безопасность и с проникновением в них они мирятся лишь как с ценой, которую нужно платить, чтобы удержать при себе мужчин, ими любимых. И то, что они вот так выгибают спины, так широко распахивают уста своей плоти, желая и жаждая тебя, стало для Эйдриана новостью, к которой он совершенно не был готов. Комната его находилась на верхнем этаже школы, дверь они заперли, и все-таки Эйдриан не мог не думать о том, что все слышат ее вопли и взревы наслаждения.

– Вжарь мне, ублюдок, вжарь посильнее! Сильнее! Сильнее и глубже, ты, кусок дерьма! Господи, как хорошо.

Видимо, это и объясняло шуточки относительно кроватных пружин. Эротические забавы, в которых ему приходилось участвовать до сей поры, не порождали таких потрясающихся, дерганых ритмов. Он обнаружил, что движется все быстрее, быстрее, что сам начинает кричать, как она.

– Я… думаю… что… я… вот-вот… иииииииии… ууу-уууууу… ааааааааааа…

Эйдриан повалился на Клэр, уже начавшую сдерживать себя, успокаиваясь. Задыхающиеся, потные, они постепенно впадали в подобие бездыханного покоя.

Она стиснула его плечи.

– Ты охеренно прекрасный сукин сын. Господи, как я в этом нуждалась! Ууф!

– Сказать по правде, – выдохнул Эйдриан, – я, кажется, тоже.

Клэр многому научила его в этот триместр.

– Секс не имеет смысла, – говорила она, – если заниматься им молча и механически. Его нужно обдумывать, планировать, как званый обед или крикетный матч. Я говорю тебе, когда пора вставить, как я тебя ощущаю; ты говоришь, что тебе нравится, говоришь, что кончаешь и как ты хочешь, чтобы я двигалась. Просто запомни: тебе ни за что не удастся набрести на мысль или вообразить себе акт, которые настолько грязны и порочны, что я о них никогда и не думала: думала, – да еще и тысячи раз. И это верно для всех и каждого. Когда мы перестаем разговаривать и смеяться, то понимаем, что все закончилось.

Через два дня после окончания триместра директор школы с супругой отправились на званый обед, и вся школа осталась в распоряжении Клэр и Эйдриана. Было холодно, однако они носились голыми по классам, и Клэр валилась на парту, чтобы Эйдриан отшлепал ее по заду; в кухне они кидались друг в друга джемом и жиром, в преподавательской он накачал ее футбольным насосом, в ученической душевой она помочилась ему на лицо, и, наконец, в спортивном зале оба катались и перекатывались по матам, соскальзывая с них, визжа и лихорадочно сотрясаясь.