Стивен Фрай - Лжец

Он с лающими звуками прочистил горло.

– Я изумлен, господин президент, совершенно изумлен, что участники этого заседания могут думать о том, чтобы закрыть его, не обсудив сначала дело Трефузиса.

Дюжина лиц торопливо уткнулась в листки с повесткой заседания, две дюжины ягодиц в испуге поджались.

Он сказал это. Вот он, взял да и сказал. Как бестактно. Как до боли неуместно.

На дальнем конце стола оскорбленно высморкался математик, специализирующийся по гидродинамике и совращению ньюнемских первокурсниц.

Те части Эйдрианова тела, которые не смотрели уже в повестку дня и не поджимались в испуге, неодобрительно затрепетали.

До чего же это безумно похоже на Гарта – заговорить на тему, которую все присутствующие с таким изяществом обходили стороной. И сколько ребячливой риторики в его заявлении, что он-де изумлен их уклончивостью.

– Я поймал себя на том, что гадаю, – продолжал Мензис, – как все мы чувствуем себя в связи с тем, что в нашу среду затесался преступник?

– Но право же, Гарт…

– О да, магистр, преступник.

Мензис, высокий и тощий, с лицом таким же белым и глянцевым, как обложка ежеквартального журнала по гражданскому праву, редактированием коего он столь гордился, прижал выпрямленный большой палец левой руки к отвороту пиджака, слегка наклонился, согнувшись в пояснице, и взмахнул рукой правой, приобретя, как он надеялся, облик воинственной фигуры с первой страницы "Кембридж ивнинг ньюс".

Вид взрослого человека, настолько откровенно пытающегося принять позу выступающего в суде обаятельного адвоката, оледенил Эйдриана. Сколько бы лет ни стукнуло Мензису – а на голове его уже не осталось ни единого темного волоса, – величия во внешности его всегда было не больше, чем во внешности нахального старшеклассника. Старшеклассника классической школы, подумал Эйдриан. Своего рода подростковый Мальволио – торчащие локти, лоснистые виски. Эйдриан находил Мензиса таким же утомительным, как все его прототипы: смотреть на него было неописуемо противно, не принимать в расчет – опасно.

Собственная популярность возмущала Мензиса, поскольку он сознавал, что основу ее составляют такие нелогичные и никчемные факторы, как его дыхание, голос, фырканье, походка, одежда – весь облик. По этой причине он, с угрюмым усердием тупицы, посвятил себя тому, чтобы дать миру более основательные причины для нелюбви к себе. Так, во всяком случае, понимал это Эйдриан Дональд неизменно заверял, что Гарт ему нравится.

Эйдриан не сомневался: будь Дональд сейчас здесь и увидь он Гарта – с газетой в руке и умер-твием на уме, – он переменил бы свое мнение.

Сидевший во главе стола президент Клинтон-Лейси заглянул в повестку дня и щитком ладони прикрыл глаза. Глядя из-под ладони на Эйдриана, он подвигал бровью вверх-вниз, совсем как школьник, у которого припасено под крышкой парты нечто смешное. Однако во взгляде президента присутствовали настоятельность и серьезность, указавшие Эйдриану, что ему посылают некий сигнал.

Эйдриан не вполне понимал, как этот сигнал истолковать. Он растерянно уставился перед собой. Хочет ли президент, чтобы он высказался, – в качестве друга Дональда Трефузиса? Или предупреждает, что чувства свои лучше не обнаруживать? Что именно? Он бросил на президента ответный взгляд, вопрошающе приподняв бровь.

Президент показал ладонью: потрепись.

Присущее президенту чувство юмора было печально известно, однако сейчас он наверняка имел в виду нечто большее простого: «Ох уж этот Мензис, опять волынку завел, верно?».

Эйдриан решил, что президент, скорее всего, ждет от него какой-нибудь залихватской выходки. И нервно сглотнул. В конце концов, он всего лишь студент, а годы сейчас далеко не шестидесятые. Дни, когда студенты имели настоящее представительство в правлениях колледжей, давно миновали. Теперь к такому представительству относились, как к отрыжке, излечиться от которой и можно бы, да больно хлопотно. Он здесь для того, чтобы слушать, а не лезть с замечаниями.

И тем не менее.

– Не кажется ли вам, профессор Мензис, – начал Эйдриан, не решаясь поднять глаза, – что «преступник» – это слишком сильное слово?

Мензис повернулся к нему.

– Простите меня, мистер Хили, вы, разумеется, знаток языка. А я всего лишь юрист. Откуда уж мне знать что-либо о слове «преступник»? В моей профессии мы используем слово «преступник» – разумеется, по невежеству – для описания человека, преступившего закон. Я уверен, вы способны развлечь нас докладом о происхождении этого слова, который с несомненностью докажет, что преступник есть некая разновидность средневекового арбалета. Однако для моих целей, в рамках закона, этот человек является преступником.