Владимир Щепак: Обыкновенное порно

На следующий день учительница исчезла, растворилась в пространстве, как будто никогда ее здесь и не было, а был лишь сон, короткий и радостный, и Анка проснулась ночью в страшной и пустой комнате. Как она могла их бросить? Как она могла бросить Анку? Какое предательство. Смятение и разочарование. Лопнул театр, нет больше того ощущения гордости и щемящего волнения, когда ты стоишь в лучах света под восхищенными взглядами зрителей. Ты великая актриса, если смогла увлечь своей игрой, заставила дышать одним дыханием зрительный зал! Теперь этого больше нет. Одна пустота и боль.

Нечего Анке больше делать здесь, выросла она из своей деревни. Давно порывалась уехать, куда глаза глядят, от ужасной и унылой пустоты, невыносимого однообразия, чтобы не ловить похотливые взгляды отчима, не слышать нескончаемую ругань матери. Вдруг внезапно кончился заряд былого мужества и желания экспериментировать над собой. Она устала ощущать на себе давление в школе, когда любой из болванов мог зажать ее в угол и презрительно сказать: «Артистка!»

Уехать, украсть у матери деньги, бросить этот постылый, серый мир, к красочной весне, к софитам и рампе, аплодисментам и цветам. Последняя капля в чашу ее терпения. Как это мало и как много, чтобы принять решение, освободиться от страха перед неизвестностью, разбить стеклянную, тесную стенку чуждого мира.

В пять часов мать ушла на утреннюю дойку, а отчим полез к ней, спящей, в кровать. Анка, перепуганная спросонок, ничего сначала не поняла.

– Дочка, доченька, – задыхается от возбуждения отчим и слюнявит ее своими губами.

– Козел, сволочь! – Закричала в истерике и испуге Анка.

Вырвалась и убежала, в чем была. Спряталась на сеновале. Рыдала она долго и безутешно. Господи, какая грязь! Рвотный комок стоит в горле от слюнявого, перемешанного перегаром водки и никотина, поцелуя. Нет сил так жить больше. Как теперь посмотрит она в бесстыжие глаза отчима! Вдруг показалось что вся деревня об этом уже знает, и как старухи плюнут ей вслед. «Я же говорила что, шалава». Как отчим оправдывается перед матерью. «Мань, ну Мань. Ну, вылитая – ты, бес попутал. Прости. Хочешь, конец себе отрублю?»

«Уеду! Сегодня же, и никогда не вернусь».

Вдруг стало так легко и хорошо, от одной лишь мысли. Еще не знала куда, не знала к кому, но уже знала, что здесь ее больше не будет. Неужели это нельзя было сделать раньше? Почему только сейчас, когда произошло, то что никогда не должно было случиться? Так легче будет бросить все и не мучиться угрызениями совести. Она чужая здесь, инородная, никаких сожалений. Анка вышла из своего укрытия, преобразившись, готовая на все что угодно, лишь бы не оставаться в этом проклятом омуте. Оттряхнула прилипшую солому к одежде, поправила растрепавшиеся волосы, подготовилась внутренне к роли которую собралась сыграть сейчас. «Нужно поверить самой в тот образ в который воплощаешься, и тогда только сыграешь, гениально»

– Мне нужны деньги! – никак не называя своего отчима, заявила с вызовом. – Мне нужно много денег!

– Конечно, конечно! – засуетился он пряча глаза, стал шарить по карманам в поисках денег.

– Ты не понял меня. Мне нужно много денег.

– Сколько? – со стоном выдохнул отчим.

– Тысяча рублей.

– Ты же знаешь, у нас нет таких денег.

– Найди, шалунишка, укради, займи, – говорит и смотрит жестко, как никогда не смотрела.

– Я найду, дочка, только ты маме ничего не рассказывай.

– Не дочка я тебе! Деньги мне нужны не позднее обеда.

Она повернулась и пошла в свою комнату, сменить ночную рубашку на платье. Собрать свои нехитрые пожитки в дорогу и ждать денег. В школу сегодня она не пойдет, и никогда больше в жизни не пойдет.

– Только восемьсот, – сказал отчим, когда, наконец, зашел к ней в комнату. – Эти деньги мама собирала на черный день, два года.

– Черный день настал, – ответила Анка. – С тебя еще двести рублей.

Господи, никогда она не была такой жестокой, а сейчас не она говорит – как будто другой человек вселился в нее, и глаза, ни жалости, ни сострадания, лишь холодный расчет. Игра. Игра настоящей актрисы.

– Маме… – начал, было, отчим опять канючить.

– Не скажу, а теперь уходи, видеть тебя не могу.

Отчим, как побитый пес, скрылся за дверью. Анка поднялась с кресла, последний раз окинула взглядом маленькую комнату, где прожила все свои тринадцать лет, подхватила вещи и взяла со стола книгу, которая перевернула всю ее жизнь, дала больше, чем родители и школа вместе взятые. Твердой походкой пошла на полустанок, где даже не все поезда стоят больше минуты. И ни разу не оглянулась назад.