Ричард Фланаган: Неизвестный террорист

Теперь Куколка подошла к нему совсем близко. Она была страшно напряжена и не спускала пальца со спускового крючка. Она не промахнется. Она ничего не перепутает. У нее в запасе пятнадцать боевых патронов, оставшихся после того выстрела в Сребренице. К черту Сребреницу! К черту террористов! К черту весь этот траханый мир!

Она чувствовала, что вполне владеет собой. Пожалуй, она не сознавала, что все еще жива, до тех пор пока ей не стало настолько плохо, что захотелось убить. Как же так получилось, что быть убийцей или террористом – это в нынешнем мире кое-что значит, а быть ею, Куколкой, – это всего лишь снова и снова умирать? Как получилось, что ее попросту вышвырнули из этого мира и тогда она была вынуждена создать другой мир, свой собственный? Как получилось, что, когда одной лишь любви мало, человек вряд ли может помочь себе чем-то еще?

«Возможно, оружие открывает путь назад?» – думала Куколка. Возможно, поэтому к оружию прибегают люди, которых этот мир вычеркнул из своих списков? Люди, оказавшиеся поставленными с ног на голову, переделанными в нечто такое, что остальные могут только ненавидеть, перед чем могут испытывать только страх, ибо это «нечто» уже и на людей-то совсем не похоже? Возможно, в таком случае человеку только и остается прибегнуть к оружию? Но ведь это неправильно! Этого же совершенно недостаточно! – возмутилась она и тут же подумала: а что, собственно, в этом мире правильно и что значит «достаточно»?

И в ушах у нее зазвучал голос Уайлдер, которая объясняла ей, что в жизни можно получить все, что хочешь, только нужно заплатить соответствующую цену. Но за нее, Куколку, явно никто не собирался эту цену платить; ни один политик или журналист не собирался выступить в ее защиту. И единственным, с помощью чего она могла хоть что-то сказать, был украденный у Моретти пистолет. «Беретта» поможет все это как-то наконец прояснить. И пусть хотя бы на долю секунды, пока она не нажмет на спусковой крючок и эта комната не опустеет, она, Джина Дэвис, станет самой собой, а не неким их изобретением – этаким вредоносным существом, на которое люди уже наклеили свой ярлык.

Как странно, что этот тип, говоривший о ней такие гадости, называвший ее убийцей и чудовищем в человечьем обличье, до сих пор не понял, что она собирается сделать. Сама-то Куколка отлично понимала, что уже никогда в жизни не совершит более гуманного поступка. В общем, все было очень даже хорошо. И она подняла пистолет, чтобы он стал виден всем.

– Ты что, Кристал? – удивленно спросил Ричард Коуди. Ну, естественно! Он был уверен, что таково ее настоящее имя.

«БЛАМ!» – выдал пистолет. В груди Ричарда Коуди появилась зияющая дыра, а его правая рука странно дернулась вверх и вперед, и он упал навзничь. Кто-то пронзительно вскрикнул.

Глаза Куколке буквально заливал пот. Она вдруг почувствовала страшную усталость. Больше всего ей сейчас хотелось лечь и уснуть. Но у нее еще оставались несделанные дела. И в той тишине, которая всегда следует непосредственно за катастрофой, вдруг послышался какой-то странный одинокий звук. Похоже, что-то яростно скреблось у нее под ногами, и она посмотрела вниз.

Это был Ричард Коуди. Он лежал на спине и скреб ногами по полу в тщетной попытке отползти от нее подальше. Но тело ему уже не подчинялось. А еще Куколка увидела последние отблески заходящего ярко-красного солнца – точно мелкие брызги на стенах комнаты и на одежде людей. Затем, смахнув свободной рукой жгучий пот, она снова перехватила ею пистолет и больше уже не слышала ни гулких ударов собственного сердца, ни скрежета ног Ричарда Коуди, все еще пытавшегося сдвинуться с места. Сейчас в ушах у нее звучала только музыка Шопена. Она знала, что Шопен ее понимает. Но объяснить ничего этого не могла.

Она сделала еще пару шажков к Ричарду Коуди, извивавшемуся на полу и похожему на перевернутого на спину таракана, который тщетно пытается уползти прочь. Конечности Коуди отвратительно подергивались, точно лапки беспомощного насекомого; он конвульсивно сжимал и разжимал жирные дрожащие пальцы. И хотя в его уже подернутых предсмертной пеленой глазах плескался ужас, лицо у него было по-прежнему странно неподвижным, замороженным, начисто лишенным выражения, словно он и впрямь был не человеком, а насекомым. Когда у Куколки в ушах с особой силой зазвучали финальные аккорды ноктюрна Шопена, она почувствовала, что начинает слышать и другие звуки – чьи-то пронзительные крики, вопли и прочий шум, – и ее палец сам собой вновь прижался к спусковому крючку. А затем она опустила руку и, поднеся пистолет почти вплотную к голове Ричарда Коуди, выстрелила.