Лариса Миронова - На арфах ангелы играли (сборник)

Дух свят! Дух свят!

Царь дух! Царь дух!

Разблажился! Разблажился!

Дух свят! Дух свят!

Ой, горю! Ой, горю!

Дух горит! Бог горит!

Свят дух! Дух Свят!

– Станем же снова в един круг, – сказал Симонид, выходя из-за стола. – Во един круг Иоанн Предтечь… И восстанет к нам из гроба сам иисус Христос! И пойдет по кругу с нами сам бог Саваоф…

Тут вошел в горницу юноша в белой одежде – он тоже первый раз на радении. Симонид к нему руки протягивт и поет:

– Вот идет к нам сам бог Саваоф…

Ещё один вошел, и накинули ему белое покрывало на голову.

– Я бог, я тебя награжу, хлеба вволю нарожу… Будешь есть, будешь пить, меня, бога, хвалить…. Станешь хлебушек кушать, да Евангелие слушать…. К тебе дух святой станет прилетать, а ты изволь его узнавать… Я твой отец, не дам тебя в иудейския руки, избавлю тебя от вечные муки…. Я вас всех защищу, до острога не допущу…. Всем вам ангелов приставлю, от злодеев лютых всех избавлю… Принимай крещение – от бога самого наущение…

Кормщица стала разносить по кругукуски хлеба и квас.

Это было главное радение, под сам Троицын день.

Когда причастие закончилось, служки кормщика внесли чан с водой, прилепили на края две восковых свечи. Одну юницу нарядили в цветастое платье – она и будет богородица.

Идет богородица с блюдом изюма и приговаривает:

– Дарами земными питайтесь, духом святым наслаждайтесь…

Второе Василисино радение былдо на Ярилину ночь. Тогда никому отступа не было – вем отрокам осквернение, а юницам – растление.

– Ты теперь будешь богородица, – сказал ей Симонид. – А родишь сына, так объявим его Христом, родишь девочку – будет пророчицей. Святые дети родятся от христовой любви.

Ззаныла душа Василисы, тесно в сердце стало, но не посмела ослушаться. А как дух свят накатил, так и кончилась её тихая девичья жизнь.

Под глаза легли синие тени, а щеки тугие, румяные, желтой краской подернулись, и сама вся с лица спала…

Пришел срок, и родила Василиса дочь. Назвали, по уговору, Марией. На просторной поляне, при полной луне собралась вся община, и василиса встала на колени – перед ней лежала девочка на полотняном покрывале. Симонид напутствовал:

– Родила ты дочь святую. Познает она счастье на земле. И будет оно ей великим испытанием. Принесет она через своё мучение великое счастье людям. Обогреет её солнце своим теплом, а луна – осветит своим светом. И будет её душа светла и тепла ко всем людям. И жизни ей будет долгой – до светлого часа…

Люди, утомившись, ложились на землю, и так лежали, поврнув лица к небу, а речи старца нес ветер над лесом и полем, и над сырыми болотами, где глубокая черная вода стоялда грозно и мертво и на берегах не колыхался ни един стебелек. – Найдут люди счастье и вернут его, счастье, которое дьявол украл у них обманом.

Когда же все разошлись, и на поляне осталась только Всилиса с дитем, он, прижав её к себе, тихо сказал:

– Смотри, вот в эту ямку мы посадили семя этой ночью. Росток появится – холь и лелей его, в растении этом скрыта великая сила. Душа твоя в нем поселитсмя, хранительный ангел твой. Согрешишь, росток захиреет, повянут побеги, а сама ты погибнешь смертью жалкой. Праведно станешь жить, чисто, вырастет древо высокое, сильное. Даст плоды целебные. И жизни этому древу будет сто сорок лет.

– Да, Симонид, исполню всё, – легко и без страха, глядя ему в лицо, сказала Василиса.

– Но смотри, Василиса, не ищи счастья для себя, будет для тебя это – страшный грех. Не будешь ты счастлива этим счастьем. Оно обманчиво и недолго, как туман на рассвете. Гляно окрест, что ты видишь?

– Лес, небо, звезды, росу на траве. Скоро утро.

– Вот это всё – и есть твоё богатство, владей им, смотри и наслаждайся. Вот это и есть твоё настоящее счастье.

Василиса отвела глаза и долго стояла молча. Потом, когда над лесом занялась заря и победно взошло солнце, она, глядя на алый восток, кротко сказала:

– Вон паутинка на травах сверкает, как самоцветы, а птицы поют так счастливо и радостно, что и мне хочется петь и плакать от счастья.

На покрывале завозился ребенок, она взяла дитё на руки. Теплая ручка выбилась из пеленок и коснулась её груди. Голодный ротик нетерпеливо искривился, ища материнскую грудь. Василиса расстегнула высокий ворот, из тугого соска брызнули струйки жирного, желтого молока и упали сливочной россыпью на темную кожу Симонида.

– Это счастье, – сказал он.

– Счастье? – расеянно переспросила она, поправляя сбившиеся пеленки на младенце. – Счастье… Да, это счастье. А ты, Симонид, счастлив ли ты, скажи мне правду? Твоё лицо всегда печально.