Леонид Борисов - Под флагом ''Катрионы''

Спустя два месяца после того, как был начат «Похищенный», французский скульптор Роден встретил Стивенсона в Париже и пригласил к себе в мастерскую.

– Вы кашляете, мой друг, – заботливо произнес Роден – бородатый сорокапятилетний здоровяк, очень похожий на Гюго. – На лбу у вас испарина… Вы простужены?

– На всю жизнь, месье, – ответил Стивенсон, откашливаясь, как вполне здоровый человек. – Мне с моими силами было бы трудно, почти невозможно справиться вот с этими глыбами мрамора. Молоток выпал бы из моих рук, месье, или я такого нарубил бы…

– Но ведь перо тяжелее молотка, – сказал Роден, – и слово – менее податливый материал, чем мрамор, – в том смысле, что кусок мрамора – вот он, а слов много! И они вьются над вами, а мрамор покорно лежит. Я поражаюсь вам, месье, меня восхищают ваши книги!

– Счастлив слышать это от вас, месье, – растроганно проговорил Стивенсон. – Я очень болен, мне всегда необходима чья-то рука на моей груди – добрая и теплая, как ваша…

Комплименты, похвалы, банкеты, приглашения на премьеры в Большую оперу и Французскую комедию, письма с просьбами автографа и даже признания в любви. Стивенсон смеется: «Они полюбили мои книги, не меня! О, какая власть дана книгам! Наматывай это себе на ус, Луи!»

Знобко, неспокойно и всё чего-то ждешь… Однажды Стивенсон сел в полночь в поезд и утром прибыл в Гавр. Здесь у него не было ни родных, ни знакомых, но здесь, стоя на берегу Ла-Манша, можно было вглядываться вдаль, угадывая в сыром, сером тумане очертания Англии. Не так и далеко – каких-то сто восемьдесят километров до Портсмута, ближе, чем от Глазго до маяка «Бель-Рок». В хорошую, ясную погоду в морской бинокль можно разглядеть очертания берегов, извилистую полоску на зыбкой кромке горизонта. Англия… Шотландия… Родина… Там все, без чего невозможно жить и работать. Но там работать невозможно, потому что нельзя жить именно там, на родине. Так говорят врачи. Их слова подтверждает и физическое состояние. Во Франции дышится легче. Может быть, поселиться во Франции, где-нибудь в Провансе или Нормандии? Невозможно, этого не захочет Фенни. Доктор Хьюлет тоже будет протестовать. Необходимо ехать на острова в Тихом океане. Это хорошо в мечтах, туда тянет воображение, но…

Взвыла сирена, зажглись огни на маяках: один дает проблеск через две секунды, что означает: «Там, где я, опасно!», другой через секунду, а это означает: «Обойди меня справа!» Сеет редкий, крупный дождь. Истошно кричит пароход; ему отвечают и слева, и справа, и откуда-то из тумана. Стивенсон читает эти сигналы и вспоминает тот вечер, когда он расставался с Кэт Драммонд. Как часто она вспоминается, Кэт Драммонд! Очевидно, по отношению к ней совершена несправедливость, Кэт обижена, оскорблена… Вспомни, Луи, разговор с отцом (да будет мир его душе!), запрещение жениться, вспомни собственную свою нерешительность, малодушие, блестящие от слез глаза Кэт, – а как кричала в тот вечер сирена, с какой силой выл и рвал ветер, сколько скорби и муки было в беззащитной, тонкой фигуре Кэт!..

– Посторонитесь, месье!

Стивенсон отошел в сторону. Группа матросов прыгнула в лодку, двое взялись за весла, и спустя четверть часа их поглотил туман. Он не отсюда, – он оттуда, из Англии, этот туман… Опять закричала сирена. Стивенсону показалось, что это кричит человек, которому больно, нехорошо, тоскливо. Где сейчас Кэт?

«Я раздваиваюсь, – подумал Стивенсон, глубже зарываясь подбородком в шарф и опуская наушники кожаной шапки. – Фенни, Кэт… Но ведь мне хуже, чем Фенни!»

Эта мысль успокоила его. Пусть никто не страдает от его фантазий, а ему хорошо: уже шевелится в сознании новый замысел, а в нем похвала морю и смелым, чистым людям и порицание лжи и коварству.

– Где пропадали? – спросили Стивенсона друзья, когда он неожиданно появился в их компании.

– Побывал на моем острове сокровищ, – ответил Стивенсон. – Отдохнул, набрался сил, теряя последние физические силы, и теперь могу снова садиться за работу.

Франция очень хорошая страна, но она не родина, она чужая, и так неуютно за чужим столом в дорогой гостинице. Легче и проще чувствуешь себя в мастерской Родена и даже в скромной комнатушке Марселя Швоба, который приезжает в Париж ради того, чтобы побеседовать с автором знаменитого на весь мир «Острова сокровищ», – это люди свои по духу, вкусам, симпатиям и взглядам на вещи и события. Буржуа заедает умы и таланты. Буржуа французский почти ничем не отличается от английского: первый менее скуп, зато второй менее болтлив.