Леонид Борисов - Под флагом ''Катрионы''

Суша покорена. Свободны океаны и моря.

«Мой дед строил маяки, – рассуждает Луи, наблюдая за Растиньяком. – Мой отец снабжает маяки оптикой. Внуку и сыну Стивенсонов остается выйти в море: „Скерри-Вор“ и „Бель-Рок“ пронзают мглу лучами света…»

В маленьком Амьене, неподалеку от Парижа, знаменитый Жюль Верн готовится к работе над новым романом, который будет назван так: «Пятнадцатилетний капитан». Океан и море уже действуют в его книгах: «Дети капитана Гранта», «Двадцать тысяч лье под водой», «Вокруг света в 80 дней». Луи читал эти книги. Он отдал должное высокому, светлому таланту месье Верна, но он не намерен ступать на чужой след, – его беспокоит интрига не на поверхности некоего события, а в глубине. Поверхность, то есть фабула, – это обстоятельства, причины и следствия. Глубина – это человек, его душа и сердце. И – как в реальной жизни доброе всегда торжествует над злым, в одном случае скоро, в другом победа достается в результате длительных усилий и борьбы, – так и в книге начало нравственное, вступив в действие на странице пятой, поражает темное начало в человеке на предпоследней странице или, что острее воздействует на читателя, во всех главах. Борьба добра со злом в книге длится столько времени, сколько его нужно на то, чтобы прочесть эту книгу.

Всё пока что неясно в деталях, мелочах, подробностях. Но главное – идея, суть, мысли уже ясны. «События моей жизни войдут в мои книги непременно, – рассуждает Луи. – Следовательно, я обязан жить бесстрашно, полно и глубоко. Вот этот Растиньяк окажется на корабле, на море поднимается буря, тьма боится тьмы, Растиньяку придется…»

Усатый француз подозвал слугу и, наскоро расплатившись и кинув взгляд на Луи, торопливо вышел из кафе. Луи был в превосходном настроении, – ему захотелось последить за этим человеком, узнать, кого он ждал, что именно заставило его выйти из кафе, куда он сейчас направится… Луи называл его про себя и для себя Растиньяком: образ из книги перекочевал в реальную действительность. При жизни Бальзака было наоборот.

О стоглазый художник!

Растиньяк шел с перевальцем, стуча тростью, сбивая ею окурки, высоко поднимая ее и придерживая на весу.

«Ему в чем-то повезло», – решил Луи, следуя за незнакомцем (если это не Растиньяк!) на расстоянии десяти – двенадцати шагов. Над Парижем уже опустились бледно-сиреневые, воспетые словом и кистью, сумерки. Луи снял с головы своей шляпу, – на тот случай, если незнакомец обернется, можно и должно прикрыть ею лицо. «Если это действительно Растиньяк, он, конечно, заметил меня в кафе, запомнил и…» Незнакомец обернулся, сложил губы дудочкой, посвистал, осмотрелся, глядя поверх голов пешеходов, и, все так же действуя тростью, зашагал дальше. На углу подле киоска с газетами он купил у продавщицы цветов алую розу и вдел ее в петлицу своего легкого, цветом похожего на парижские сумерки пальто. Он шел и насвистывал. Луи увлекся преследованием, он тоже купил розу и вдел ее в петлицу своей синей бархатной куртки, надетой поверх белой рубашки с раскрытым, обнажающим грудь воротником. Незнакомец свернул направо, еще раз направо – и вот перед ним узкие улочки квартала Марэ, в которых тесно супружеской паре с детьми, которых они ведут за руки. В проходе Шарлеманя незнакомец остановился у лавки старьевщика, с полминуты подумал о чем-то и решительно толкнул концом трости ветхую, скрипучую дверь. Звякнул колокольчик, и дверь захлопнулась. Луи постоял немного у подъезда соседнего дома, затем сделал шесть-семь шагов и, полуобернувшись вправо, увидел себя в квадратном окне лавки старьевщика.

Это был своего рода антиквариат нищеты и отчаяния. В эту лавку крадучись заходили все те, кто или побывал в лапах папаши Гобсека и, всё спустив в магазинах на центральных улицах города, сбывал здесь остатки имущества кухни и коридоров, или жалкие пропойцы, надеявшиеся получить за стоптанные туфли жены несколько су, чтобы завтра принести собственную свою рубашку и получить от хозяина пренебрежительную усмешку и два су в качестве милостыни. Витрина этой лавки была украшена всевозможными домашними вещами, которые, выполняя роль отсутствующей вывески, говорили мимо идущим: «Здесь всё покупают и всё продают».

«Зайду и предложу свою шляпу», – подумал Луи, не решаясь просто зайти, осмотреться и немедленно же уйти. Сумасбродная игра, затеянная им час назад, пришлась ему по душе и вкусу; в этой игре проступили неожиданные для него подробности: в лавке старьевщика уже завязался некий сюжетный узелок, и Луи добровольно вызвался затянуть его потуже. Пройти мимо лавки и следовать дальше по дороге личных своих желаний и обстоятельств он уже не мог: необъяснимое мучило, беспокоило и интриговало подобно тому, как случается с человеком, увлеченным книгой, пообещавшей с первых же страниц раскрытие тайн, перечисленных в длинном оглавлении.