Леонид Борисов - Под флагом ''Катрионы''

Он едва дошел до своего дома. Он сказал Матаафе:

– Пируйте без меня, мне нехорошо; пойду лягу…

Фенни и миссис Стивенсон по очереди с Ллойдом и Изабеллой дежурили у постели больного. Был приглашен врач. Стивенсон называл его мистером Хьюлетом и совершенно серьезно спрашивал, что ему теперь делать: отправляться на острова на Тихом океане или ограничиться двухмесячным пребыванием в санатории на границе Франции и Швейцарии.

– Он бредит, – шепнул врач Фенни.

– Он шутит, – возразил Ллойд. – Когда-то я знавал доктора Хьюлета, которого любил мой дорогой Льюис.

– Мистер Стивенсон должен лежать в постели, – сказал, уходя, врач.

И – на ухо Ллойду:

– Дни его сочтены. Он может делать всё, что ему угодно, но только лежа в постели.

С этого дня Стивенсон уже не имел сил даже на то, чтобы без посторонней помощи дотянуться рукой до стола и взять папиросу и спички. Несмотря на категорическое запрещение курить, Стивенсон продолжал отравлять себя никотином. Папиросы прятали от него – он требовал их, крича и бранясь.

– Для меня уже ничто не вредно, – говорил он обычно и радовался как ребенок, закуривая.

Иногда, проснувшись, он приглашал к себе Изабеллу и пытался диктовать очередные главы «Вир из Гермистона». Было замечено, что он не особенно внимательно относится к сюжету романа, заботясь главным образом о фразе, переделывая ее по десять – пятнадцать раз.

Его друзья в Англии готовились к известию о его смерти. Кольвин писал Бакстеру о том, что Стивенсон уже потерян для литературы и, если он даже и напишет что-нибудь еще, это уже не будет художественным произведением. «Наш друг увлекся политикой, а политика уложила его в постель», – писал Кольвин.

Журналы английские, американские и французские продолжали печатать критические статьи, посвященные литературной деятельности Стивенсона. Хэнли послал несколько журналов своему другу.

– Мне очень хотелось бы быть инженером, – сказал Стивенсон, когда ему прочитали несколько статей о его романах. – Строителем маяков или мостов. Литературой я занимался бы ради развлечения. Все эти критические статьи абсолютно не объясняют меня, их анализ фальшив и притянут за волосы ради заранее придуманных доводов. Но вот маяк – он и есть маяк, и его не назовешь экипажем. Мост есть мост, и его строитель не рискует быть обвиненным в безнравственности только потому, что мост имеет три, а не четыре пролета. Уберите журналы! Накройте меня пледом, закройте окно, суньте в рот папиросу!..

Сосима и Семели ежечасно докладывали Матаафе о состоянии Тузиталы.

Консулы английский, американский и немецкий ежедневно сообщали своему правительству: «Стивенсон при смерти».

В ноябре 1894 года на остров Уполо приехала на гастроли труппа английских комедиантов, именовавшая себя «музыкально-комическим семейством Чезвилт». Труппа эта, состоявшая из пяти человек – две женщины и трое мужчин, – побывала на островах Таити, Гавайских и Маршальских, и всюду ей сопутствовал успех: туземное население островов щедро одаривало актеров, встречая и провожая их как самых именитых гостей. Репертуар семейства Чезвилт был таков, что у себя на родине оно, это семейство, не могло бы похвастать длительным ангажементом в каком-нибудь захудалом передвижном цирке или на подмостках харчевен: две молоденькие мисс весьма неискусно ходили по толстому канату, протянутому между двумя деревьями на высоте в три метра, весьма посредственно танцевали на земле под гитару, губную гармонику и барабан и очень плохо пели старинные шотландские песенки. Один из мистеров – старый, толстый Чезвилт – показывал фокусы, другой, помоложе, жонглировал смоляными факелами, третий ходил на руках и преискусно шевелил ушами.

Туземному населению островов нравилось всё, что показывали заморские гости, тем более что денег за право лицезрения своих особ и талантов они не требовали, не отказываясь от платы в тех случаях, когда зрители сами догадывались о материальном поощрении артистов, которые в течение полутора часов доставляли им редкостное удовольствие.

Семейство Чезвилт в полном составе пожаловало в Вайлиму. Оно было приглашено в гостиную, где Фенни, миссис Стивенсон и Ллойд с чувством хорошо скрытой иронии отлично воспитанных людей принялись расспрашивать гостей об их гастролях и главным образом о жизни в Англии. Старший в семействе – шестидесятилетний Оливер Чезвилт – заявил, что он в свое время хорошо знал мистера Стивенсона и был бы необычайно признателен, если бы его – только одного его, мистера Чезвилта, и никого больше – допустили к больному писателю.