Мил Миллингтон - Моя подруга всегда против

Понятно, что, объявляясь в доме родителей Урсулы, я неизменно жутко выглядел, но меня это не волновало. Будь у меня вид удачливого умника, папаша Урсулы страшно бы расстроился, чего я себе никогда бы не простил. На этот раз он мог позлорадствовать вволю, потому что облик разбитого, растрепанного, красноглазого героинщика (а на кого еще походит человек, проделавший путь в автобусе от Северной Англии до Южной Германии?) докончил проливной дождь, накрывший меня чуть ли не на пороге их дома. Трущобная музыка падающих капель и хлюпающей обуви, не говоря уже о запахе сырости и телесных миазмов, источаемых одеждой, которую я не снимал целый день и целых восемьсот миль, не могли не порадовать его сердце.

Отец Урсулы открыл дверь и просиял.

– Урсулочка, – крикнул он через плечо, – Пэл приехал.

Мне до сих пор непонятно, как он удержался, чтобы не добавить: «Ну и видок у твоего муженька! И ты еще будешь утверждать, что я был не прав?»

– Привет, Эрих, – поздоровался я. – Как дела?

Эрих доложил, что кровообращение его скоро прикончит. Он совсем не говорил по-английски, а мой немецкий далек от идеала, я учил его в основном по диалогам с Урсулой и подписям в откровенных журналах, импортированных из Скандинавии. Поэтому мне не удавалось уловить тонкости, но вряд ли это имело какое-либо значение. Немцы все, от столбняка до самых смутных желаний, валят на кровообращение. Точно так же французы, не задумываясь, всегда пеняют на «печеночный криз». Трудно сказать, какая хворь отвечает за все беды англичан. Стресс, наверное. Но на самом деле стресс у англичан происходит от хронической боязни опростоволоситься.

Я прошлепал в дом, бросив сумки в коридоре. Эрих провел меня в гостиную, где играли дети, превратив деревянные фигурки святых в пистолеты. Здесь же Урсула с жаром обсуждала с матерью нижнее белье.

– Привет, Пэл, – сказала Ева. – Хорошо доехал?

Я не очень удивился, увидев ее совершенно голой.

– Э-э… нормально, – промямлил я, изо всех сил стараясь не опускать глаза ниже уровня ее лица.

В отличие от строгого чеканного выговора Эриха, Ева говорила с сильным швабским акцентом. Веселые «аи» заменялись унылыми «ой», звук «ш» обнаруживался в самых неожиданных местах – все вместе производило такое впечатление, будто Ева задыхалась от нехватки воздуха.

– Урсула привезла мне ваше английское белье.

– Оно не мое, – улыбнулся я.

Брови Евы приняли форму буквы «V».

– Ха-ха, – добавил я.

Ева посмотрела на дочь.

– Это он пытается шутить, – пояснила Урсула.

– А-а-а. – Ева успокоилась. – Шутка! Очень хорошо. Ты мне ее потом объяснишь, ладно, Пэл?

– Ну-у…

– Мне кажется, ваше английское белье гораздо лучше немецкого. Я особенно довольна лифчиками.

По-немецки «лифчик» в дословном переводе «грудедержатель», что вызывает у меня ряд ассоциаций и образов, от которых глаза сами собой норовили сползти ниже, на грудь Евы, так что мне пришлось собрать в кулак всю свою волю. Вместо ответа я слабо пискнул.

– Они красивее, чем те, что у нас продают, ты только посмотри… – Ева наклонилась, запуская руку в сумку. Мне захотелось провалиться сквозь землю, но смерть гордо отвернулась от моих простертых объятий. – И женственно, и качественно, ты не находишь?

– Мне нужно помыться, – сказал я. – Я не мылся с тех пор, как сделал ручкой Виктории.

– Кто такая Виктория?

– Виктория – это автовокзал.

– Ах, ну да, конечно, иди, мойся. Ты же знаешь, где что находится?

Я, разумеется, знал.

– Твое полотенце – синее. Оно справа. Синее, справа, – наставлял Эрих. – Как душем пользоваться, помнишь?

– Да, ты в прошлый раз объяснил.

Я покинул комнату легкой рысью.

– Урсула говорит, тебя повысили, – изрек Эрих за ужином тоном человека, только что обнаружившего, что ящик комода, где он держал носки, набит изумрудами.

– Да, верно. – Я ковырялся ложкой в немецких варениках. – Теперь я – мукзэпой.

– Это кто такой?

– Типа менеджера по компьютерам.

– Типа? Ясно. Платят хорошо?

– На два фунта в неделю больше, чем на прежней работе, – встряла Урсула.

– После вычета налогов, – добавил я.

– Молодец, – похвалил Эрих.

– Рыбы хочешь? – спросила Ева. На этот раз она, слава богу, была одета. Ева протягивала мне банку с кусками сырой селедки в шкуре, плавающими в рассоле.

– Нет, спасибо. Ни за что на свете.

– Тебе пришлось сдавать экзамен, чтобы получить эту должность? Повышать квалификацию? – расспрашивал Эрих.