Эдуард Лимонов - Чужой в незнакомом городе

В гастрономе рядом с домом Андрюшки он купил бутылку водки. Протягивая ему бутылку продавщица сказала: «Ты видел себя сегодня в зеркале, паренек?» Паренек кивнул.

Дверь открыл Ворошилов. Похожий на рыбу камбалу, поставленную на хвост, Игорь сменил поэта на почетной должности ближайшего приятеля и квартиранта Андрюшки. «Лимоныч, бля, ты как смерть! Андрюха, посмотри, на кого он похож! Ни кровиночки в лице!»

Бородатый Андрей с кистью в руке вышел в прихожую. «Что с тобой, Лимоныч! На хуя ты в таком состоянии разгуливаешь по улицам… Хочешь коньки откинуть?»

«У него цинга», — сказал Ворошилов.

«Открой рот», — попросил Андрюшка.

«Я три часа к вам шел, через всю Москву», — объяснил поэт. И открыл рот.

Фельдшер Лозин подтвердил, что Ворошилов прав, у поэта во рту цинга. И что сегодня уже поздно, но завтра он поведет поэта к знакомому доктору. У фельдшера Андрюхи было множество знакомых докторов, потому что мама фельдшера была доктор и в настоящее время находилась в Бухаресте, на должности доктора советского посольства. До этого мама работала доктором в советском посольстве в Пекине. Андрюха, которого мама еще в нежном возрасте запихала в фельдшерскую школу, медицину не любил, он хотел быть художником. В описываемое время он несколько ночей в неделю ходил на малолюдный заводик недалеко от дома и спал там, безуспешно ожидая что кого-нибудь из рабочих окатит горячим маслом или раздробит палец машиной. Увечья случались редко и сэкономленный от увечий спирт Андрюха приносил домой. Его с удовольствием поглощал сам Андрюха и его друзья и квартиранты.

«Нужно очень стараться, чтобы заболеть цингой в Москве, да еще летом, — констатировал Андрюха совсем невеселым тоном. — Боюсь что придется тебя госпитализировать. Слишком далеко зашла болезнь. Почему ты не позвонил мне, Эд?»

«Я надеялся что пройдет, — сказал поэт. — Думал хуйня, ничего страшного…»

«Бля, нельзя быть таким мракобесом, — молодая борода Андрюшки выглядела сердито, фельдшеру было всего двадцать лет. — В один прекрасный день, Эд, ты как-нибудь протянешь ноги…»

Поэт пожал плечами. Он был на несколько лет старше Андрюшки, и возможность протянуть ноги теоретически понятная ему, практически не волновала его воображение. Пренебрежение же здоровьем было распространено среди подвально-нелегально неофициальной фауны Москвы тех баснословных лет. Через пару лет их общий друг Виталий Стесин (он и познакомил поэта с Андрюшкой), сковырнул прыщ и лежал себе один на Луковом переулке с заражением крови и температурой 41 градус, не подозревая о том, что у него заражение крови. Случайно зашедший к нему общий приятель доктор Чиковани обнаружил умирающего дурака, и, вызвав скорую помощь, отправил художника в больницу. И тем спас ему жизнь…

Бутылку водки он объявил личной бутылкой. И выпил ее всю сам, немилосердно обжигая бедный свой рот. Ворошилов и фельдшер выпили, разбавив ее водой, бутылочку спирта. Пришел поэт Алейников и еще один тип — Володька Воронцов, и вся компания решила отправиться на Всесоюзную Сельскохозяйственную Выставку пить пиво. Большая, на сотни посетителей рассчитанная пивная на открытом воздухе (голубая, деревянный шатер-помост, похожая на эшафот), привлекала молодежь открытым воздухом и еще тем, что грубо нарезанные куски костистой воблы очень часто бывали в наличии. «Ты Эд, оставайся. Поспи…» — Андрюша с жалостью оглядел поэта, провалившегося в кухонный стул.

«Не, я с вами», — поэт встал, покачиваясь. Длинные и не очень чистые волосы поэта были распарены и мокры, свитер, рубашки и потный пиджак липли друг к другу и глупейший шарфик сбился, прилипнув к горлу. Растрепанный больной поэт напоминал может быть другого поэта, но французского, мсье Исидора Дюкаса в ночь загадочной смерти его. Ребята взяли пару бутылочек спирта, Ворошилов и Алейников подхватили поэта под руки, и вся компания вывалилась в знойный тропический день.

Возле скульптуры «Чучелов» они сошли с трамвая. По необъятным асфальтовым полям, накаленным и размягченным за лето, они дошли до входа в «мечту пьяного кондитера», в советский Диснейленд, на территорию Сельскохозяйственной выставки. Каждая советская республика имеет там свою пагоду, и республики вот уже десятилетиями соревнуются в изобретательности и оригинальности во внешнем и внутреннем убранстве пагод. Помимо пятнадцати республиканских пагод, храмы животноводства, зерновых культур, храмы культур фруктовых и огородных, возвышаются на территории. Подобно ацтекам приходят советские граждане на ВДНХ поклоняться пшеничному колосу и кукурузному початку. Статуи быков, оленей и лошадей украшают территорию. Но красивее и милее всех сооружений для маленького отряда, продвигающегося между пагод и тенистых больших деревьев ВДНХ, был шатер, — пивной голубой храм.