Макс Фрай - Книга Одиночеств

Возвращаясь в кафе-гадюшник, мы уныло молчали. Лика и та опечалилась, хотя вроде бы прежде регулярно созерцала опустившегося гермафродита да и сторонницей теории о золотом веке двуполых существ никогда не являлась.

— Это что же за жизнь такая хуёвая?! - Петю наконец прорвало. — Это что же такое творится, если гермафродит, венец творения, так хуево выглядит, да еще и пиво из бочки покупает?!

На исходе дня, когда коньяк уже кончился, а Петины бляди еще не начались, мы единодушно решили, что во всем виновата савецкая власть. Замучила, понимаешь, последнего венца. Сукиблядикоммунисты. Ненавидим.

И как-то даже, знаете ли, полегчало.

которая однажды, выпив молодого вина, стала нежная, с бездонными глазами. Подошла ко мне, обняла, голову на плечо положила, только что не замурлыкала.

— Ты, — говорю, — как напьешься, такая ласковая.

— А трезвая я разве неласковая? — удивляется.

— Трезвая ты суровая, как римский легионер.

— Ну, — говорит, — если тебе нравится, я буду каждый день напиваться. Я буду стараться и много, много пить.

— Вот и умница, — отвечаю.

— Но ведь, если я буду каждый день напиваться, ты меня прогонишь, — вздыхает она.

Обдумываю ситуацию, соглашаюсь:

— Пожалуй, прогоню. Но это не страшно. Всякая великая любовь должна заканчиваться трагично, это же классика.

На том и порешили.

которая вечно говорила: «Поступай с другими так, как ты хочешь, чтобы поступили с тобой».

Этот христианнейший из родительских советов имел воистину страшные последствия.

Мне тогда казалось, что мама дурного не присоветует. А мне больше всего на свете хотелось найти хорошее приключение на свою задницу. Чтобы кто-то веселый и безбашенный пришел и позвал, скажем, на необитаемый остров какой. Или там в партизанский отряд, или в страну фей хотя бы на худой-то конец.

Ну вот я и… Ага.

Мама, конечно, имела в виду совсем другое.

Сколько соседских детей были уведены мною в темный лес — вспомнить страшно! С иными, самыми храбрыми, мы совершали вылазки в каменные джунгли и ничего, уцелели.

Родителей наших кондратий хватил бы, если бы они узнали, что мы, дошкольники, катаемся на электричках и трамваях по берлинским окраинам, за пределами безопасного военного городка. Зайцами, ясен пень.

Моих последователей иногда ловили на горячем и побивали ременьями, но ни один не предал меня, как ни странно. Во всяком случае, мне, первопричине всех бед, ни разу не влетело за все эти несанкционированные исходы из родных Египтов.

Потом уже, много позже, когда не было рядом ни мам, ни пап, ни прочих добрых советчиков, родилась новая формула: делай для других то, чего никто никогда не делал для тебя. Чего не имеешь — отдай, как-то так. Это вполне совершенная формула моих отношений с миром. Она меня обуздывает, уравновешивает и равномерно распрыскивает по газонам.

При всем при том, лучшего поступка, чем те давнишние экспедиции перепуганных детишек в темный лес, мне никогда не измыслить. День за днем повторять бы подвиг Гамельнского Крысолова, следуя новой, идеальной концепции моего бытия: расточать дивные дары, не надеясь попусту, что кто-то однажды положит такую драгоценность в мой полосатый чулок.

Ясно ведь, что на таких, как я, Крысоловы не охотятся.

Нема дурных.

который позвал меня на помощь, когда пересаживал рыбок из одного аквариума в другой.

В ходе издевательства над животными в очередной раз подтвердились следующие житейские правила:

— сопротивление судьбе — главная причина стрессов;

— если вам кажется, что судьба обращается с вами грубо и немилосердно, это вовсе не значит, что вам желают зла. Просто вы заняли неудобную для нее позицию;

— если увлеченно заниматься любимым делом (например, сосать корягу), можно пропустить даже Апокалипсис.

благодаря которой мне стало известно о существовании евреев.

Это сейчас серьезное отношение к национальному вопросу кажется мне дикостью, а в детстве меня такие вещи очень даже интересовали. Мне в ту пору вообще было интересно все, что, как казалось, отличает одних людей от других. Почти все различия удручали неизбежной дуальностью: девочки — мальчики, взрослые — дети, блондины — брюнеты, военные — гражданские. И только национальностей было много, разных и непонятных.