Марина Юденич - Нефть

Машину оставила внизу, еще порадовалась, дура — что легко нашлось свободное место. А когда вышла… Там уже был ад, разъяренная агрессивная толпа, словно один безумный сгусток какого-то биологического вещества. Лишенный разума, но наделенный огромной силой. Жуткий.

От страха я зачем-то села в машину — представляешь, идиотка, спортивный «мерседес»-кабриолет. Слава богу, крыша была закрыта, но от чего может спасти парусиновая крыша? Все вместе — понятное дело — немедленно сослужило мне службу красной тряпки на корриде. Толпа, человек тридцать, окружила машину, начали раскачивать. Знаешь, это довольно странно, но в те минуты страха у меня не было, и ничего не было, никаких мыслей, ни о маме, ни уж тем более о Лемехе, а больше у меня близких людей нет. Да. Нет. Так уж вышло. Видимо, не заслужила. Так вот, ни о ком из них я не думала. И о смерти не думала. Одна только была мысль в голове. Не просто была — пульсировала, знаешь, как красная лампочка во время тревоги. Знаешь, о чем я думала? Только бы не больно. Пусть будет не больно. Честное слово — мне в тот момент было все равно — убьют, искалечат, изнасилуют, сожгут вместе с машиной. Только бы не почувствовать боли. Остальное — пусть. И вдруг — все прекратилось. Они перестали раскачивать машину. Перестали орать. В мое водительское стекло кто-то аккуратно постучал: я не поверила глазам — это был преподаватель истории одной из наших подмосковных гимназий:

— Не беспокойтесь, пожалуйста, Елизавета Михайловна, вам ничего не грозит.

И я поверила ему. Отчего-то поверила сразу. Он что-то сказал людям, пытавшимся только что перевернуть мою машину, разумеется, вместе со мной, и они совершенно спокойно — будто не вопили только что совершенно по-звериному и безумие не корежило лица, повернулись и спокойно пошли прочь. Как обычные подростки, гуляющие по городу. И происходящее вокруг будто бы не замечали.

— Вы позволите, я сяду за руль? — он был сама любезность, как, впрочем, и всегда, в гимназии. Высокий, красивый блондин с мягкими манерами потомственного интеллигента.

— Вы уверены, что мы сможем уехать отсюда сейчас?

Площадь все еще была полна возбужденных людей. Неподалеку горела перевернутая машина. Какие-то подростки дрались между собой, истошно кричали девчонки, но тоже бросались в это живое, будто пожирающее себя месиво.

— Вне всяких сомнений.

Он коротко и негромко поговорил с кем-то по телефону. Я различила только:

жена Лемеха.

поедем аккуратно.

лучше — по Тверской.

нужен коридор.

Этот коридор, кстати, потряс меня больше всего — так говорила охрана Леонида, когда кортежем ехали куда-то: «обеспечить коридор» или «зачистить коридор» — значило согласовать проезд с ГАИ так, чтобы под нас сдерживали поток машин и перекрывали движение на перекрестках. Здесь не было никакой охраны и никакого ГАИ, но мы спокойно — по какой-то странной диагонали миновали запруженное народом пространство и действительно оказались на Тверской. Там тоже было неспокойно. Но не нам. Некто обеспечивал тот самый коридор ничуть не менее профессионально, чем спецы из личной охраны Леонида. Впрочем, допускаю, что это были одни и те же люди.

Совещание сотрудников Совета национальной безопасности — ритуал каждого дня, ранним утром, в половине восьмого утра в кабинете Франклина Делано Рузвельта (Roosevelt Room), разумеется — в отсутствие хозяина.

Но — шутки в сторону — это было чрезвычайно важное мероприятие дня, несмотря на то, что зачастую, продолжая обсуждать проблемы, люди перемещались за один из круглых столов в столовой Белого дома и на скорую руку завтракали, продолжая работать. Или работали — продолжая завтракать. Это — как угодно. Итогом этих ранних посиделок становился — ни много ни мало — конспект самых важных международных новостей и проблем, которые могли — и должны, в этом, в сущности и заключалась важность — стать блиц-меморандумом дня для президента и вице-президента страны. Свести документ воедино, отредактировать — зачастую в последний момент что-то убрав, а что-что, напротив, добавив — было первым утренним делом Дона Сазерленда. И Стива Гарднера, который расставался с Доном едва ли не в самой середине коридора, ведущего в апартаменты главы государства.

Сначала этот странный ритуал привлекал настороженное внимание дежурной смены охраны, но со временем охранники не только привыкли к странному променаду двух сотрудников СНБ, но и — некоторым образом постигнув суть происходящего — стали заметно выделять Стива в общей массе ребят из Совета. Ибо слишком уж это было явно и очевидно — он был последним, кто давал советы, прежде чем Дон Сазерленд получал возможность сделать то же самое — дать совет президенту США. И одному Создателю было известно — чья точка зрения, в конечном итоге, возобладает.