Марина Юденич - Нефть

— Я все-таки допью свое калифорнийское, — неожиданно спокойно заявил Стив.

И Дон понял: он знает, что делать завтра. И не спеша допил свое пиво.

Делать — собственно — ничего не пришлось. Утром — едва проснувшись — Стив взялся за телефон и, не включая линию, принялся репетировать текст, который должен будет сейчас произнести государственному секретарю США — госпоже Кондолизе Райс. Он делал так всегда. Иногда — если речь шла о публичном выступлении — даже перед зеркалом. Чтобы речь была максимально краткой. Это был залог успеха любого выступления, особенно если времени на него было отпущено немного. Или собеседник вообще не собирался слушать речь. Такое случалось. Несколько правильных слов, сказанных быстро и услышанных, иногда меняли ситуацию кардинально. Он только начал, обращаясь в воображаемой Райс, довольно сухо и решительно, как телефон зазвонил сам.

— Мистер Гарднер — металлический женский голос не выражал ничего, кроме того, что должен был сказать, и никаких эмоций, — госпожа Райс хотела бы видеть вас сегодня в своем офисе в два часа дня. Я могу подтвердить эту встречу?

Стив был так растерян, что чуть не ляпнул:

— То есть, не в чайной?

Но вовремя взял себя в руки.

— Да, я буду.

— Будьте добры, назовите номер и марку вашей машины и номер водительского удостоверения — пропуск будет заказан.

— Через западные ворота, мэм. Благодарю, я знаю, как найти к вам дорогу.

— Разумеется, мистер Гарднер, я должна была бы сообразить, — металл в голосе заметно потеплел.

Стив положил трубку. И встал напротив зеркала — репетиция будет долгой. Он знал — Конди, в отличие от Мадлен, никогда не пускается в пространные рассуждения, но короткими точными репликами иногда может отправить соперника в нокаут задолго до конца поединка. Но она не была настроена на поединок. Мед и патока. И кофе с его любимыми печенюшками на столе. Стив подумал про Дона — но в ту же секунду гневно отогнал эту мысль. Если только бар, названный честь реки, стал уже чересчур популярен. Но теперь рассуждать об этом было поздно.

— Я знаю, вы рассержены и даже обижены, Стив.

— Отнюдь. Я огорчен. Зол. Разочарован. Но обижаться — собственно, за что?

— За то, что ваши разработки, без согласования с вами — хотя мы и договаривались об этом — были использованы моим сотрудником. Причем — теперь это очевидно — с грубейшими ошибками. Я виновата, Стив. Простите меня.

— А те дети?

— Это уже демагогия, Стив! — ему показалось, что, произнося одно из этих слов, она оскалилась и стала похожа на большую черную кошку или даже пантеру, рассерженную и опасную чрезвычайно. — Человек, приходящий в политику, должен знать, что целый ряд нравственных установок, полученных в детстве и принятых в обществе, ему придется — и не раз — переступить, во имя целей более высоких. Мы подчиняемся закону больших чисел и политической целесообразности. Некоторые называют это профессиональной деформацией, но то же можно сказать о военном, apriori готовом нарушить главную Божью заповедь. И все. Надеюсь, мне не придется возвращаться к этой теме. Сегодня мы должны обсудить с вами две темы, касающиеся России.

Надеюсь можно не говорить, как важно то, что нам предстоит сейчас обсудить и решить. Первое — папка. «Папка Мадлен» — как придумал называть ее кто-то, и я не вижу причин это менять. Пусть так и остается впредь. В конце концов, справедливо, она кропотливо начала эту работу, хотя справедливее было бы назвать ее «папкой Мадлен и Стива».

— Нет, мэм. Я полагаю, что у таких документов должен быть один автор, независимо от количества помощников.

— Пусть так. Сегодня в этой папке меня интересует одно вложение. И это вложение — возможные кандидаты на пост президента страны. Президент Путин устраивает нас все меньше и меньше, и, полагаю, вам не надо объяснять почему.

— Да, мэм. Однако его рейтинг, несмотря на все трагические события…

— Спасибо за напоминание, но цифры его рейтинга я знаю порой с большей точностью, чем наши цифры. И полагаю, не мне объяснять вам природу этого рейтинга — нефть, экономический рост, возможность уделить внимание социальным программам, воинственность, популизм, ренессанс пансоветской идеи, которую помнят и одобряют большинство русских. И наконец, ваш тезис, который безрассудно проигнорировал мой сотрудник — о том, что катастрофы расшатывают слабых и укрепляют сильных. Но речь сейчас не о нем. Преемник. Я внимательно перечитала папку. Я уже говорила вам когда-то, что в свое время сочла Лемеха слишком авантюрным, а сейчас я вижу его единственным — но, увы, не на этом свете. Такое впечатление, что со смертью Лемеха ушли все.