Марина Юденич - Нефть

— Практика, безусловно, существует. Странно было бы другое. Кстати, что значит: «в соответствии со сложившейся практикой»?

— То, что сверхдержавы, как правило, руководствуются не нормами права, а одномоментной практикой решения тех или иных вопросов, сложившейся на основе: а) собственной внутренней ситуации, б) баланса взаимоотношений между ними. Иными словами, что позволяют им внутренние и внешние оппоненты. Была вот когда-то практика — намеревались высадить в почву десяток ракет с ядерными боеголовками, тут, неподалеку, как капусту в собственном огороде. Сегодня сложившаяся практика — это Ирак. Изменится ситуация — сложится другая практика.

— А изменится?

— Всенепременно. Уже меняется. Притом ощутимо. Но я не занимаюсь политическим прогнозированием.

— А политическими воспоминаниями?

— В разумных пределах.

— Тогда — почему именно «план Даллеса» или «план Маршалла»…

— Но разве Даллес и Маршалл не возглавляли в свое время те самые соответствующие структуры?

— Но в той редакции, в которой гуляли эти планы по советским кухням?…

— А эта редакция — не технический ли вопрос из области внутренней контрпропаганды? И пропаганды. Это, кстати, уже ваша епархия. Вам ли не знать?

У него своеобразная манера вести полемику. Не спорить, но повторять мысль оппонента в своей — безупречно корректной — интерпретации, и вежливо уточнять: так ли? Согласен ли? Оппонент вынужден соглашаться. И — следом — опровергать самого себя.

— Но «папка Мадлен», или Збигнева, или кого-то там еще… как мне про нее рассказали, это «кадровый резерв Вашингтона» — грубо говоря, список лиц, которых Госдеп намерен привести к власти в России? И — во всем мире. И, собственно, приводил на протяжении всей истории?

— Ну, грубо говоря, можно сказать и так. Это, кстати, и будет примером внутренней редакции.

— А не грубо?

— Не претендуя на академизм формулировки, я бы сказал, это условное определение некой планомерной аналитической и методической работы по определению лиц, наиболее соответствующих представлению администрации об идеальном российском истэблишменте. В идеале — правящем. Разумеется, с точки зрения ее, администрации США, интересов.

— А потом?

— Потом — столь же планомерная работа с этим истэблишментом. «Образовательная, воспитательная», как говорили в вашем любимом комсомоле. И все формы протекционизма, разумеется, как составляющая этой работы.

— Сейчас вы произнесете сакраментальное «агенты влияния»…

— Может, и произнесу. Но прежде — давайте определимся, что есть «агент влияния», чтобы не заплутать в дебрях необщих понятий.

— Ну, это классика.

— И все же.

— Высокопоставленный чиновник или вообще человек, занимающий высокое положение в обществе, принадлежащий к элитам. Лидер мнений, если говорить языком современных технологий — тоже.

— Приблизительно так. А дальше?

— Что дальше?

— Что должно произойти с этим человеком, чтобы он оказался агентом влияния?

— Его должны завербовать, разумеется. Как — не мне вам рассказывать.

— И не надо. Впрочем, некоторую осведомленность вы все же проявили, потому что выдали почти классическое «нашенское» определение.

— ???

— Методология. В этой части наша и американская отличаются существенно. Вербовка — была нашим обязательным условием. Завербованный и обученный агент, занимающий высокое положение в обществе и способный целенаправленно оказывать негласное влияние на идеологию, политику, развитие отдельных событий, действия населения или определенной группы… Как-то так. Или очень похоже. По учебнику.

— По какому такому учебнику?

— Не ерничайте. По нашему учебнику. Американцы пошли другим путем. Не сразу, в конце 70-х. Возникло тройственное понятие «единомышленников, союзников и помощников США» и стало методологическим триумвиратом, треугольником в основании пирамиды. Вербовку как инструмент приобщения строители этой пирамиды использовали значительно реже. Применительно к «помощникам», и далеко не всегда. Сместились акценты деятельности. Приобщение — потом. Отбор — отнюдь не естественный, разумеется — сначала. Мы, кстати, не взяли на вооружение отнюдь не потому, что метода была плоха. Или — мы дураки. Ни то, ни другое. Вы, кстати, должны бы уже догадаться — почему.

— Психология?

— Умница. У нас, в начале 70-х — все еще «продажная буржуазная девка». Ну, или что-то похожее. Не слишком желательное, не шибко надежное. Там — настоящий прорыв. В спецслужбах — золотой век личностной и социальной аналитики. Агента не обязательно стало ломать через колено, приманивать девками, пугать компроматом. Хотя и этого никто не отменял. И не отменил поныне. Продуктивнее, однако, и во сто крат надежнее в узком социуме вычленить потенциального единомышленника. Дальше — техника. Опять же — по вашей части.