Марина Юденич - Нефть

— Они уже покинули его — ведь вы проговорили это вслух.

— Да? Тогда, пожалуй, я рискну отправиться домой и, может быть, даже заснуть.

— Ты доволен? — спросила Мадлен, когда они проводили Кондолизу до двери, а вернее, до плечистого охранника в дверном проеме.

— Да. Я хочу заниматься этим. Хотя, отправляясь сегодня утром к вам в офис, даже размышлял о том, что мозгам иногда тоже полезно отдохнуть.

— Жаль, что ты не сказал этого при Конди. Как профессиональный пианист, она объяснила бы тебе, что играть нужно ежедневно — иначе пальцы теряют гибкость, а руки уверенность и силу. С головой происходит то же самое, мой мальчик.

Стив уже садился в машину, когда, отворив дверь, Мадлен крикнула ему строгим профессорским голосом:

— И не забудь хоть иногда выходить на работу в NDI. Я проверю. Поначалу Стив на всю катушку врубил в машине своего любимого Диззи Гиллеспи. С переливами Шопена, сопровождавшими ужин, вышел некий перебор. Вдобавок Стив, не жаловал классику, отдавая предпочтение джазу. Но какая-то мысль настойчиво пульсировала в голове, требуя внимания и тишины. Он убрал звук. И благодарная мысль немедленно сложилась в короткую и ясную тезу, не требующую даже пояснений. Русским не повезло. Конди училась ненавидеть Советский Союз у того же человека, что и Мадлен. И все говорят, что она была хорошей ученицей.

— Не кричи, — говорю я Лизе, но понимаю, что кричу сама. Шум воды термического источника, в который нас погрузили после обертывания, грохочет, как настоящий горный водопад. Конечно, записать здесь ничего невозможно — да и кому здесь писать, если мы сорвались из офиса и были в салоне уже через пятнадцать минут. Но и поговорить тут непросто. Особенно если кричать не хочется — будто внутренний цензор цепко держит изнутри. Быстро все же человек адаптируется к предлагаемым условиям, какими бы дискомфортными они ни были. Живуч человек. Потому что — приспособленец. Изловчившись — мы как-то устраиваемся, голова к голове, не без труда распластавшись телами на больших скользких валунах, по которым с грохотом катится поток прохладной минеральной воды.

— Я буду быстро, чтобы успеть.

— Но не в ущерб информативности и достоверности.

— Ладно. В общем, Леня вцепился в Госдеп мертвой хваткой, или они — в него, вероятно — это был обоюдный процесс.

— В 96-м приезжал, я так понимаю, полулегально и даже жил у нас в пустом доме на Новой Риге тот самый парень — Стив Гарднер, который и присмотрел Леонида. Лемех говорил, он должен был у нас же дома, приватно встречаться с Дьяченко, но после истории с коробочкой из-под ксерокса — умчался первым же рейсом. Причем, если я правильно поняла перед этим, его отчитала по телефону сама Мадлен Олбрайт. Так что птицей он был высокого полета. Однако влюбился.

— В тебя?

— Ну не в Лемеха же. И так смешно. Со взглядами, вздохами — в общем, восьмой класс, четвертая парта. Поговорить не решился. Но уезжая — оставил письмо. Трогательное. Будешь у меня — прочту.

— А он тебе — никак?

— Да ну. Не мой стиль. Этот — маленький клерк с большими перспективами. Умный чертовски. Тонкий. Ранимый. Сентиментальный.

— Ну, так…

— Нет, не мое. Да и не до него было.

— Я так понимаю, они видели Лемеха премьером после выборов.

— Лемех тоже так думал, но Стив объяснил ему, что Россия не готова к премьеру-еврею, да еще — банкиру. Лемех надулся, но потом они довольно долго говорили, и он отошел. Потом появилась команда этих — технологов, имиджмейкеров — словом, Леню начали к чему-то усиленно готовить.

— И он изменился. Заметно. Стал таким, знаешь, европейским интеллектуалом.

— Еще бы. Работает столько народу. Потом подкатили выборы в Госдуму. Представить не можешь, да и я до конца не могу, сколько денег мы вложили в кампанию. За одних коммунистов выложили 70 миллионов.

— Долларов?

— Ну, не рублей же.

— Яблоки — обошлись дешевле, миллионов в десять, по-моему, говорят, не побрезговали и СПС-ники. Но тут я мало что знаю.

— Иными словами, он готовит Думу под себя, а вернее — под то решение, которое она должна будет принять.

— Да.

— И ты уверена, что речь пойдет именно о том документе, который сейчас у меня.

— Он сам мне об этом сказал.

— А про взятку президенту?

— Тоже.

— Но это абсурд.

— И я так сказала.

— А он?

— А он ответил, что если все сорвется, первым трупом буду я. Потому что много знаю, но ни во что не верю. И еще потому что я гэбэшная сука, генетически не способная ни понять, ни тем более — поддержать его. Но это, как ты понимаешь, старая песня.