Илья Бояшов - Повесть о плуте и монахе

Заплатив онемевшему трактирщику, повел за собой скулящее и урчащее голодными животами братство в трактир. Там же, рассадив нищих за столами, потребовал блинов да кулебяк, да жаркое в подливках. И несли им кур и баранину. И насыщались они, обсасывая кости так, что стоял один лишь свист, и отрыгивали сытно, вылезали глаза уже у многих, но ели через силу. Прознав о таком угощении, стекались к трактиру со всей округи их собратья.

Вовсе сбились с ног половые.

Плут же орал, восседая посреди обжор:

– Здесь вам и залы, здесь и генералы, господа нищие! Кто ни разу не бывал на царском пиру, уминай балыки и икру!

Нищие разбрелись по всему трактиру и совали носы даже на кухню, торопя поваров. Те, не зная, что и делать, выскребали им из котлов оставшуюся кашу и давали вылизывать мясную подливку.

– Ах, танцуйте, господа нищие! – приговаривал Алешка, видя, как все больше в трактир набирается всякого сброда. Между тем, расхватали убогие под шумок скатерти и полотенца себе на портянки. На улице перед дверьми толпились несчастливцы, которые не успели попасть на пир, и с проклятиями стучали по окнам, грозясь их выбить, – хозяин был ни жив, ни мертв.

Взялись музыканты за плясовую. Веселились убогие – успели они уже приложиться в трактирном погребке к мадере, и появились на столах бутыли с водкой.

На улице же перед дверьми разгоралась драка – шли в ход палки да ножи. Плуту горя было мало:

– Ах, господа нищие! Ваши лохмотья – не платья ли диковинные, а вши, по вам ползающие, чем не драгоценности? Привыкли ваши босые ноги к снегу да глине – отчего не привыкнуть им к досчатым полам?

И огромную кружку надел на голову пьяной старухи.

– А вот вам и царица ваша, ибо какой бал без царицы?

Музыканты налегали на гармоники и бубны.

Привлеченные дракой у входа, набежали городовые и заработали плетьми, да так, что сразу все согрелись. Поднялся вой, полетели разбитые стекла и, спасаясь, посыпались нищие в разные стороны с бала, точно тараканы. Алешка умилялся вслед им, скоро бегущим:

– Ах, как славно я вас подлечил! Тех, кого огрели уже плетью, парень спрашивал:

– Не согрелись вы, господа? Отвечали ему, охая:

– Горячо, горячо нам. Алешка добавил:

– Однако, и не скучно.

Монах, в крещенский мороз оказавшись на дороге, сунул руку в суму и не нашарил там никакой еды – раздал он еду убогим.

Возле самой дороги рос рябиновый куст, было на нем несколько веток, покрытых замерзшими ягодами. Нарвал тогда монах тех ягод и воскликнул с радостью:

– Ай да пир, поистине царский, мне рябиновые ягоды! Не уподобиться ли птицам Божьим, что не думают о завтрашней пище, а довольствуются зерном да ягодой и беспечно летают себе в небесах!

Ел он мороженую ягоду, да похваливал:

– Ай да вкусна пища Его!

Окреп мороз, потрескивал лес по сторонам дороги, все замерзло – поднимались лишь дымы из далеких труб. Монах же сказал:

– Огонь Его согревает меня.

Сверкал дворец государев.

Залит был огнями; зажжены были факелы и костры возле дворцовых ворот. Стояли повсюду в залах услужливые лакеи. Подкатывали на царский бал кареты, и струился по парадной лестнице поток придворных; были на том балу первые красавицы двора, графы и князья.

Были затянуты мягкими коврами мраморные ступени, и углы залов и комнат обтянуты тканями – все знали, почему.

И не примкнула стража штыков, а офицеры не носили палашей – и почему – все знали!

Отражалось в зеркалах великое множество драгоценностей; слепили бриллианты, пылали рубины, играли изумруды, горстями просыпанные на мундиры и платья. Были между мундирами бешметы кавказских князей – словно рыси, бесшумно в мягких своих сапогах поднимались кавказцы к государю. Скользили по паркетам княгини, шлейфы их тянулись за ними, подобно утреннему дымку, и шлейфы их были осыпаны бриллиантами, и затмевали они драгоценностями друг друга. Перебрасывали красавицы через плечо жемчужные и бриллиантовые цепи. И броши, и кольца, и браслеты красавиц усыпались драгоценными камнями. Словно виноградные гроздья, были на них сапфир, жемчуг, яхонт.

Застыли во всех залах огромные лейб-казаки, таращили глаза белозубые негры в тюрбанах и кафтанах. Церемониймейстер постукивал жезлом с шаром из слоновой кости, увенчанным двуглавым орлом.

Выходил государь – раскрывали перед ним двери арапы.

Раскланивался он и шествовал, как подобает царю, – но грустными оставались его глаза.