Виктория Токарева - Телохранитель

Татьяна снималась у разных режиссеров. Но она никогда не играла специально плохо или специально хорошо. Она играла, КАК УМЕЛА. Человек умеет или нет. Францевич НЕ УМЕЛ. И деньги здесь ни при чем. Другое дело – больницы. Если бы в нашу больницу вложить миллион долларов, получилось бы не хуже этого госпиталя.

– Не получилось бы, – сказала Эльза.

– Почему?

– Потому что из миллиона половину украдут. И вторую половину тоже украдут.

– Ты рада, что уехала из России? – спросила Татьяна.

Эльза мрачно замолчала. Потом сказала:

– А наши старики очень быстро умирают здесь.

– Почему?

– Без России не могут жить. Кто Россию вдохнул, без нее уже не может.

Эльза ушла и увезла на тележке свои моющие средства.

Татьяна лежала и смотрела за окно. За окном – холмы, покрытые зеленью всех оттенков: от серого до темно-малахитового. В отрыве от холмов, на крупном плане – молодая елка. Ее ветки растут почему-то вверх.

Фестиваль, море, Алеша Горчаков – все ушло, отдалилось. Татьяна смотрела на прошедшие дни как из окошка самолета, когда земля стремительно удаляется и скрывается за облаками.

Однажды раздался долгий звонок. И она услышала слабый голос Алеши Горчакова:

– Дорогая моя…

– Ты что, – испугалась Татьяна, – такие деньги…

– Это не мои. Я со студии звоню.

– А что ты звонишь?

– У меня остановились часы. Это ты их остановила?

– Нет. Не я. Кто-то другой.

– Ты мучаешь мое подсознанье. Я не могу спать.

– Что ты хочешь? – прямо спросила Татьяна. – Ты хочешь, чтобы я кому-то позвонила? Похлопотала за тебя?

Он молчал.

– Я тебе помогу, – сказала Татьяна. – Не надо играть в роковые страсти. Я просто тебе помогу, и все.

Он молчал.

– Кому звонить? – спросила Татьяна.

– Никому. Мне.

– Я больная. И старая.

– Возраст – это цифры, – сказал он. – А ты – это ты.

«…Не жалейте о нас, ведь и мы б никого не жалели». Это неправда. Это – гордыня. И поэт, создавший эти строки, был горд. И защищался. За этими строчками все кричит: жалейте нас, сострадайте… Плачьте с нами, не отпускайте… Держите нас на поверхности своей жалостью…

За окном, в отрыве от других деревьев, стояла елка с поднятыми ветками и походила на девушку, которая стаскивает платье через голову.