Алексей Меняйлов - Дурилка. Записки зятя главраввина

Кстати, о масле. Действительно, через некоторое время отечественное масло на хлеб намазывать стало неприятно: под ножом стали выступать крупные капли воды.

Получается, что хотя они нас учат, что люди живут по карлмарксовской торгашеской схеме, то есть подобно лавочникам логически высчитывают, что им выгодно, а что нет, сам главраввинат мыслит совсем в другой плоскости — и они, владеющие простыми соображениями, предзная по меньшей мере ближайшее будущее, всегда суверенитистов седлают.

Сын главраввина, умевший всего добиться, отмалчивался, от меня разве что не бегал, но даже по отрывочным замечаниям, вроде предсказаний о скором ухудшении качества масла, он выдавал, что находится в курсе по меньшей мере некоторой части второй ступени теории стаи.

Теория стаи будет воссоздана — иначе невозможно исполнение древних пророчеств о глобализации (объединение всех подхалимов планеты в единую иерархию), за которою так на наших глазах бьются, как и было предсказано ещё тысячи лет назад, «иудовнутренники» и их прихвостни.

Воссоздана же в полноте теория стаи может быть только в России — ибо для её воссоздания требуется сила критического ума гилеян.

Достижения француза Лебона — пустяки, так, небольшой плацдарм на второй ступени. Главраввинат — и я тому свидетель — знает много больше. Постулаты у Лебона всё равно подхалимские: в толпу-стаю у него входит только чернь и площадные вожаки, а высшие вожди уже не толпа, а личности.

Лев Николаевич Гумилёв, тот самый, который, лёжа на асфальтовом полу под нарами раскалённой жарой Лубянки, сочинял замечательные стихи о прекрасной, необыкновенной судьбе России в веках и тысячелетиях и размышлял над теорией стаи продвинулся в ней далеко: у него в стаю вошли и вожди —это мощный прорыв в осмыслении человеческого общества.

Но этот, самый важный вклад Гумилёва в Знание не замечают даже его номинальные последователи.

Жаль только, что по Гумилёву стая почти не несет отпечатка прошлого: измени, по Гумилёву, обстоятельства окружающей среды — и характерные мерзости народа вскоре будут уже другие.

С последователями-суверенитистами Гумилёва получилось как всегда (хотя хотели они как лучше): хромую часть изысканий Льва Николаевича они ценят, а главного — не замечают.

Систематическое изучение теории стаи логично начинать с первой ступени. С «яблочка от яблоньки». А здесь краеугольный камень, выражаясь современным языком, — это понятие невроза,то есть непроизвольного повторения событий прошлого.

В массовом (среди психологов) понимании «прошлое» — это прижизненные события.

В самом деле, как ловят, скажем, убийц? У них есть такое свойство — они вновь и вновь воспроизводят обстоятельства своего самого главного в жизни преступления против нравственности(того стержня, который сохраняет за человеком тот уровень критического мышления, который пропускает человека в неугоднический мир). Маньяки-убийцы не могут не вернуться на место, скажем, убийства — и здесь их ожидает засада. Все знают, что на месте пролитой крови сыщики устраивают засады, но власть психотравматического следа от преступления много сильнее расчётов разума.

Преступник может вернуться к жертве — на похороны — это из той же «оперы» и здесь его тоже ждёт засада.

Ещё убийца может полностью воспроизвести только обстоятельства убийства, жертва может быть и другой. При такой канализации невроза его поймать труднее. Но круг всё равно сужается.

Совсем плохо (с точки зрения сыскарей), если убийца начинает воспроизводить убийство символически. Можно было бы его словить по непонятным («неадекватным») движениям рук, скажем, в состоянии подпития, — но беда в том, что очень уж много людей навязчиво совершают те же движения, нередко организуясь в клубы «по интересам».

Иными словами, находящийся в розыске маньяк отнюдь не одинок, вокруг него много троюродных и десятиюродных братьев — пра-пра-пра-а-а-а-дедушка у них был общий, и был не безгрешен вполне определённым образом.

Развивая тему логически, мы, минуя уже обсуждённый уровень феномена национального характера, оказываемся у важнейшей оси творчества так и не понятого массой Михаила Булгакова: жизнь любого индивида вращается вокруг главного преступления его рода (этноса, субстаи и стаи), потомок наследует боль от психотравмы, полученной его преступным предком.