Андрей Ефремов - Искусство уводить чужих жен (сборник)

– Инженер, – ответил Филипп и подивился тому, как ему не хочется рассказывать ни о Гоше, ни о его инженерстве. Исчезновение цветка мучило его. Почему-то стараясь передвигаться на цыпочках, он оглядел всю квартиру, но ничего сверх обычной чистоты и порядка не обнаружил. Тогда он решительно подошел к Наде, не говоря ни слова, взял ее под локоть, вывел из квартиры и закрыл единственный, но весьма хитрый запор на Гошиной двери.

– Так-то, – сказал он, когда по ту сторону металлические засовы чавкнули и проникли в пазы и прорези. Надежда заглянула сбоку и осторожно сказала:

– Филологи живут долго.

С лицом у него, как видно, было не все в порядке.

Затем они двинулись к дому Филиппа, но Филипп при этом ничего не объяснял, а Надежда Мамай ничего не спрашивала. Около своей парадной Филиппу стало страшно, и он остановился. Надя сказала:

– Лучше сразу.

Они отомкнули дверь, и первое, что увидел Филипп у себя в доме, был пьяненький Гоша, сидящий на полу в прихожей. Невредимый цветок стоял перед ним, Гоша мотал головой, и счастливая улыбка бродила по его осунувшемуся лицу.

– Кукольников! Ты – свинья, – сказал счастливый Филипп. – Зачем ты врал, что у тебя один ключ? Почему ты не переменишь бинты? Почему ты, скотина, напился?

– Анестезия, – сказал Кукольников совершенно отчетливо. – У муравьишки лапка болит. – Не так уж он был и пьян. Больше придуривался. Надежду оглядел цепко, трезво.

– Блин горелый! – сказал он. – Какая ерунда тебя волнует, Филя. И потом – когда ты перестанешь верить всему, что говорят? Разве бывает ключ один? Здравствуйте, барышня, – сказал он Наде, но с полу вставать не стал, лишь приподнял цветок и приветственно качнул его. – Вы – Лиза. Сонетка описала мне вас с ног до головы.

– Надя, – сказала Надя. Она смотрела на Кукольникова сверху вниз, и было ей крепко не по себе. – Я – Надежда, и я не люблю, когда меня описывают.

И снова пьяная ухмылка и ничему не соразмерный восторг. „Меняешь, Филя, подруг, как перчатки. То тебе Лиза, а то Надя…“ Наконец Гоша подобрал ноги, потом встал, и все прошли в кухню. В кухне-то и выяснилось, что он трезвый. То есть он, конечно, был хмелен и печален, но в печали его вдруг не стало пьяного ёрничества. Филиппу показалось, что Кукольников попробовал его, как пробуют средство от боли, убедился, что пилюля не помогает, и бросил.

„Ты видел Соню?“ – спросил Филипп. „Бери выше, – усмехнулся Гоша. – Мы виделись с Максом“. – „Подрались?“ – „Вот еще. Наши схватки впереди, дай ранам зажить. У нас перемирие. Макс жрет мумие, чтобы кости срастались, а на мне и так все, как на собаке“. Потом Гоша достал из-под раковины бутылку с отстоявшейся водопроводной водой и полил цветок.

– Как поживает Соня? – вдруг спросила Надежда. Мужчины на мгновение замерли, так дико им показалось, что Надя подхватила их разговор. „Да нет же, – подумал Филипп, – мы же с ней и собирались говорить. Но мы же с ней совсем не собирались говорить про Соню. В чем дело?“

– Хороший вопрос, – сказал Кукольников. Он сидел, красиво подперев голову, и пристально глядел из-за цветка в глаза Надежде Мамай. – Твой вопрос, Филя. Представь себе, Сонетка собралась на работу. Дойдет она до своей конторы или не дойдет – это никому не ведомо, но Макс тебе сегодня позвонит.

– Я не могу, – сказал Филипп угрюмо. – Завтра мне нужно на факультет, как из…

Словом – нет. Давай я тебя запру, а ключи до вечера отдам Максу.

– Ума палата! – сказал Кукольников возмущенно. – Вот он от своей злокачественной злости как выбросит оба ключа в Ждановку, и что тогда? Или скажет, что я его этими ключами спровоцировал, – несколько загадочно прибавил он.

Филипп призадумался было над последней фразой, но ничего путного придумать не успел. Надя подняла руку, как маленькая девочка, и сказала, что она могла бы отвести Соню куда угодно.

– Цены вам, барышня, нет, – восхитился Кукольников. От Надиного предложения он пришел в наилучшее расположение духа, принялся острить, балагурить, вызывался сбегать за вином, но его не пустили. Тогда он, не сходя с места, позвонил Соне, голосом живым и бодрым рассказал о Наде (он звал ее Лизой и при этом слал присутствующим утешительные гримасы).

– Я люблю тебя, Сонетка! – молвил он и положил трубку. Потом быстро поднялся с табуретки и прошел в ванную. Гулко ударила вода, Гоша заплескался, потом оглушительно фыркнул и вышел. Глаза у него были красные.

Утром Филипп встретил Надю у метро. Она слушала его внушения невнимательно, когда же показался поворот в Сонин двор, пошла медленнее и ровным голосом проговорила: