Андрей Филатов - Sugar Mama

На следующий день американские власти передали Кубе патрульный катер, на котором бежали в США девять кубинцев, пятеро из которых были кубинскими пограничниками. Пройдя девяносто миль и достигнув рано утром города Ки-Уэст на юге штата Флорида, беглецы сдались полиции и ожидали решения службы иммиграции о натурализации в Майами.

Глава Национальной ассамблеи Кубы потребовал от США вернуть только пограничников, оценив этот случай как нарушение миграционных соглашений между Кубой и США.

Единственную женщину из числа бежавших с Кубы офицер иммиграции записал в журнале под именем Мишель Агуас Америка Гонзалес. В ее рюкзаке было обнаружено восемнадцать тысяч долларов США, которые она заявила как свою собственность и которые были ей возвращены сразу же после натурализации в Майами.

Я сидел на диванчике и изучал увесистый зад девицы, наливающей чай на расстоянии школьной линейки от моих коленей. В этой конторе менеджеров распихали по комнате с такой плотностью, что она стала похожа на пластиковый аквариум с хомяками. Столы стояли не только по периметру комнаты, но и поперек. Удивительно, как еще хватило места для дивана, тумбочки с чайной посудой и кулера с бочонком питьевой воды.

Девица чувствовала, что сзади ее изучают, и, быть может, по этой причине особенно не торопилась.

«Не просто жить с такой попой», – подумал я.

При впечатляющих габаритах ее задница была плоской и совершенно бесформенной. Давно известно: ничто так не привлекает мужчину в женщине, как ее попка. Один знакомый дизайнер даже вывел свои универсальные параметры этой части женского тела.

– Они бывают двух типов, – заметил Витек. – Грушевидные, – обеими руками он вдохновенно обрисовал в пространстве изящную форму, – и яблочком. – Витек очертил два крутых овала.

Торчащая передо мной не соответствовала ни одному из описанных дизайнером типов. Ее обладательница напялила на себя такие узкие джинсы, что исчезла даже приблизительная граница двух известных половинок. «Грушевидные, яблочком и висложопые», – расширил я список.

– Костя! – раздался голос Женечки.

«Ну все, старик, твой выход! – взбодрил я себя. – Держись уверенно, дыши ровно, смотри спокойно. Все обычно, как и всегда. Главное, чтобы не обратили внимание на отсутствие подписей в доверенности. А еще лучше, чтобы про нее вообще забыли. Ну, пошел!»

Я встал и сразу же влетел в задницу девицы.

– Ну что же вы, – взволновалась она, – так сразу и толкаете девушку?

Женя рассмеялась, прикрыв рот ладошкой.

– Вика, перестань смущать молодых людей, – сказала она обладательнице безграничной попы. – Идемте, Костя, в бухгалтерии все готово.

– Простите, – сказал я Вике.

Женя подвела меня к знакомой двери.

– Подождете секунду? – попросила она и, отстучав по белой деревяшке пароль, который я уже никогда не сумею запомнить, скользнула в проем, из которого пахнуло растворимым кофе, бутербродами с колбасой, косметикой и бумагой.

Каждый месяц я вхожу в эту комнату, чтобы получить четыре тысячи спонсорских долларов за радиопрограмму, продвигающую их чай на рынке. Из этой суммы Фернандель, генеральный директор радиостанции, выплачивает мне десять процентов за то, что когда-то я нашел этого клиента и придумал под него еженедельную часовую передачу. Стол, который мне нужен, слева от двери. Серафима Марковна, выдающая деньги, привыкла, что, кроме меня, за ними никто не приезжает. Обычно я долго и тщательно проверяю каждую купюру. Редко когда она выдает всю сумму стодолларовыми. Как правило, это полный набор: полтинники, двадцатки и десятки с пятерками.

Если какая-то из купюр не нравится, я прошу заменить, потому что Элеонора, наш главбух, гнобит за затертые, ветхие и проштампованные арабскими словечками денежные знаки. Это означает, что именно эти бумажки и вернутся ко мне в качестве гонорара. Никакие возражения не принимаются – какие деньги принес, такие и получи. Один раз Элеонора прохлопала ветхую сотку, которую не обменяли ни в одном из пяти ближайших обменников. Гонорар мне вручили именно этой купюрой.

– Вы же приняли деньги? – возмутился я. – Зачем же даете мне то, что нигде не принимают?

– Милый мой, – проскрипела Элеонора, – ты радуйся, что это получил, а то ведь я могу и вообще ничего не дать!

Но сегодня – моя игра. Сегодня я должен получить не четыре тысячи, а совсем другие деньги.