Владимир Козлов: Политика

Менты идут за нами и по бокам, но молчат и никого не трогают – значит, не было приказа. Недалеко – те самые майор и старлей. Откуда-то вылазит Рябова, подваливает к майору.

– Добрый день. Светлана Рябова, газета «Минский курьер». Разрешите задать несколько вопросов?

Мент отмахивается.

– Отойди, не до тебя тут.

– Как это отойди? Как это не до меня? Как ты разговариваешь, во-первых, с женщиной, а, во вторых, с журналистом, осел?

Несколько наших останавливаются посмотреть, что будет. Я тоже. Мы подходим поближе. Остальные притормаживают, поворачивают головы.

– Иди лучше отсюда, а то счас в машину затянем – узнаешь, как права качать.

– Да ты – урод, знаешь ты это? – орет журналистка. – Ты – грязь, рвань, с тобой ни одна нормальная женщина не ляжет, ясно?

Майор замахивается на нее кулаком. Я подскакиваю и бью ему ногой по яйцам. Он приседает, остальные менты кидаются на нас. Отбиваться нечем – палок нет, и выломать тоже нечего – ни плиток, ни забора. Мы рвем во дворы. Из автобусов уже выскакивают ОМОНовцы с дубинками: дождались, наконец, своего часа. Сидели, скучали в автобусах, а сейчас можно помахать дубинкой, сломать кому-нибудь пару ребер.

На ходу вижу, как двое ментов схватили Рябову и волокут к автобусу. Она махает ногами и руками, старается в кого-нибудь попасть. Да, не повезло тетке. Но ей все равно ничего не будет – подержат полчаса и отпустят. А вот если меня повяжут, то это жопа: отобьют почки и дадут пять суток «за участие в несанкционированном митинге и сопротивление властям».

Забегаю в арку. Двор, машины, гаражи. За мной – еще несколько наших, сзади – ОМОНовцы. Прячусь за гаражами. Жутко хочется срать – от страха, само собой. За гаражом уже лежат две высохшие кучи говна. Я пристраиваюсь, чтобы в них не наступить, снимаю штаны. Будет, конечно, прикол, если ОМОНовцы заглянут за гаражи и заметят меня в таком виде.

Во дворе – шум, крики. Кого-то молотят, он орет. От моей кучи говна поднимается пар. Я вытаскиваю из кармана листовку «Беларусь у Эуропу, Лукашенка – у жопу». Мы такие брали у Саковича с пятого курса и потом разбрасывали в аудиториях. У меня осталось штук десять. Вытираю листовкой жопу, подтягиваю штаны и тихонько выглядываю из-за гаража.

Два ОМОНовца накинулись на лысого дядьку в очках, с кожаной сумкой на плече и лупят дубинками по почкам. Дядька орет, как резаный. Сумка медленно соскальзывает с плеча на землю. ОМОНовцы уволакивают мужика.

Больше во дворе никого. Выжидаю еще минут пять и выхожу из-за гаражей. Темнеет. Я подхожу к сумке, заглядываю внутрь. Две бутылки водки. И все. Никаких документов или бумаг, ничего. Можно забирать и нести к чувакам в общагу. Мы победили! Лукашенко – в жопу!

– Не знаю, зачем согласилась с тобой пить, – говорит она.

– Ты жалеешь?

– Не знаю. Нет.

Мы сидим на балконе ее девятиэтажки и курим. В комнате, на столе – почти допитая бутылка дешевого вина, два стакана, остатки хлеба и колбасы.

Над балконом летают ласточки. Скоро лето. Из свежей зелени там и тут торчат такие же однотипные девятиэтажки.

Я люблю ее и я рад, что она сегодня другая, не депрессивно-отстраненная, как обычно, а веселая. И я понимаю, что все это искусственно и только благодаря алкоголю, а иначе она ждала бы, когда я уйду и намекала бы долгими паузами в разговоре, которые образуются оттого, что она просто молчит, не отвечает на мои слова, даже если это вопрос, притворяется, что не слышит и не замечает меня, как будто меня нет вообще. И тогда мне приходится уходить и потом снова звонить и напрашиваться в гости и слушать отмазки о том, что дома – тетя, и она не любит, когда к ней приходят, просто терпеть не может, такая вот злая тетя-фурия. На самом деле она хорошая и добрая – позволяет непутевой провинциальной племяннице жить у нее, в тесной однокомнатной квартире, и кормит ее и заботится о ней.

А Оля тратит все свои деньги – стипендию и подачки родителей – на косметику и ненавидит богатых мужчин, которые пытаются с ней знакомиться. Она издевается и смеется над ними. Один такой урод пытался познакомиться с ней даже при мне – в метро, когда я провожал ее после учебы домой. Он был в дорогом пиджаке, с золотыми цепями и говорил с ней, как будто меня не было вообще, и говорил всякие обидные вещи:

– Ты что, его всерьез принимаешь? Да он же бедный студент, пустое место, зачем тебе он нужен?

Я хотел дать ему в морду, чтобы сломать его ублюжеский нос, и пусть меня потом забирают менты или убивают бандиты – плевать. Но она сказала мне: