Сергей Носов - Грачи улетели

Или – когда на балконе. Подойти к перилам, посмотреть вниз.

И.

Борис Петрович понимает, что директор школы – это как командир полка, так что если доходит дело до такого рода саморазборок – только револьвер и ничего другого.

Но только не у себя в кабинете.

Нет, детей Борис Петрович ничему не учит такому. Он их учит тому, чему надо учить. Он уверен, учить надо только тому, чему надо.

Уча, он пытается личным примером явиться для них; только личный пример сам собой не желает являться.

Борис Петрович знает свои недостатки. Вот один из них: он часто попадает под чужое влияние. Ученики, инфантильные в массе, – иногда ему кажется так, – заражают его непосредственно инфантилизмом.

Борис Петрович знает, что если бы он даже совершил подвиг, его бы именем не назвали улицу. Он бы и не хотел этого – чтобы его именем назвали улицу, если бы он совершил подвиг. Но у Бориса Петровича есть одна странность. Он бы все же не возражал, если бы его именем что-нибудь назвали, но только ни в коем случае не за подвиг, даже если бы он его совершил, и не за какие-нибудь там заслуги, например, педагогические, а так, просто так, исключительно ни за что, за то, что жил-был Чибирев, и дело с концом.

Борис Петрович не возражал бы, пожалуй, если бы в этом или в соседнем микрорайоне обозвали бы его именем какой-нибудь захудалый проулок. Скажем, проезд между торговым центром на Лени Голикова и кинотеатром “Орбита”. Или, если ближе к дому, двухсотметровую перемычку между Ленинским и Трамвайным проспектами, там еще есть маловразумительный тупичок возле корпуса НИИ так называемой галургии… – так и называется: НИИ галургии (с ударением на у; то бишь добыча соли с помощью химических методов). Правда, с тем проездом Борис Петрович опоздал – пока он присматривался к проезду, его зачем-то поспешили назвать Троллейбусным, словно действительно догадались о тайных притязаниях Бориса Петровича и отнеслись к ним серьезно. Столько лет был безымянным, и вот, спохватились…

Да-с. Борис Петрович не считал бы зазорным, если бы оттяпали в его пользу от все той же Козлова оттопырившийся на запад аппендикс, все равно там нету домов.

Дело в том, что улица Козлова с годами заметно удлинилась в северном направлении, вытянулась, как на разведку, как дождевой червяк на сырой почве, причем, как червяк по мере вытягивания самого себя неизбежно сужается, улица эта также сужается и тощает, пока наконец, уткнувшись носиком в канаву, именуемую почему-то рекой Новой, не перестает быть червяком. Здесь она распадается на два асфальтированных рукава – один вверх по течению как бы реки, другой – вниз. Борис Петрович находил сомнительной свою же гипотезу о том, что оба проезда имеют одно название – исходного целого (даже для председателя исполкома Козлова было бы многовато), и он оказался прав в отношении дороги вниз по течению – у нее не было никакого имени. Борис Петрович сделал это открытие в первую весну нового тысячелетия, но уже во время осенней экспедиции он обнаружил таблички: “Речная улица”. Определенно какая-то неведомая сила постановлениями соответствующих комитетов Администрации города торопилась предупредить Бориса Петровича. Вот тогда он и покусился мысленно на чужое – на проезд противоположного направления, формально уже принадлежавший улице Козлова, – слишком уж резко и независимо отлучался в сторону этот крючок, вполне достойный того, чтобы называться отдельным именем.

Был еще один соблазн: делегировать свое имя одному из кусочков бульвара Новаторов, решительно расщепляющемуся в окрестностях кинотеатра “Нарвский”, – глядишь, меньше путаницы было бы в нумерации домов. Составляющие бульвара Новаторов окончательно сходятся в пучок лишь за створом Счастливой улицы, за домом № 1, в котором живут Чибиревы; там бульвар перестает, строго говоря, быть бульваром, а становится как бы проспектом. Между прочим, было еще до войны на месте его юго-западной части что-то такое, что носило отнюдь не отвлеченное имя, а именно – улица Нобеля, вон оно как! Ладно, Нобелю не ровня Борис Петрович, но ведь и до революции тот участок проезда носил вполне внятное, хотя и необычное имя: переулок Лешко-Поппель, так сказать – несклоняемо, то есть в честь женщины, и, понятно, не царских кровей. И не в том дело, как дразнили пацанов с Лешко-Поппель пацаны из других переулков или что Борис Петрович, дескать, тоже не лыком шит; не о заслугах речь, не надо заслуг, – но вопрос: чем одно хуже другого? Лешко-Поппель – она кто? Просто домовладелица. Борис Петрович – кто он? Просто квартиросъемщик.