Синтия Суонсон - Книжная лавка

– Тебе же давно хотелось. Но пока что мы просто осматриваемся. Не жди слишком многого.

Фрида медленно кивает. В глазах искорки счастья.

– Просто осматриваемся, – мечтательно повторяет она. – Просто осматриваемся.

Я просыпаюсь в зеленой спальне – одна. Ларса нет рядом, но постель с его стороны смята. Дотрагиваюсь до простыни, которая все еще хранит тепло. Значит, встал недавно. Руку я убираю не сразу.

Полежав еще немного, я встаю, надеваю халат и прохожу через коридор в гостиную. Слева от меня столовая – не отдельная комната, а продолжение гостиной, как в доме Нельсонов и во многих других современных особняках. Стены бледно-золотистого цвета плавно переходят в потолок. С одобрением отмечаю, что пол застелен ярко-голубым ковролином в тон входной двери. В столовой стоит отполированный до блеска дубовый стол и шесть стульев, обтянутых голубой буклированной тканью. Рядом со столом, у самого окна, виден маленький деревянный стол, очень похожий на школьную парту. В воздухе чувствуется слабый кисловатый запах, но я не могу понять, откуда он.

В дальней стене столовой – две пары ставен из темного дерева. Одна пара на межкомнатном окне, а еще одна, как в ковбойском баре, перегораживает дверной проем. Окошко в стене закрыто, но через него можно передавать блюда из кухни в столовую. Я решаю, что это вполне удобно, особенно когда готовишь в одной комнате, а стол накрываешь в другой.

Из-за закрытых ставен доносится веселый свист – кто-то фальшиво, прямо как Фрида, насвистывает песенку. Я улыбаюсь и прохожу на кухню. Там стоит Ларс, жизнерадостный, синеглазый. Я прижимаюсь к нему и крепко обнимаю.

– Привет, красавица, – шепчет он. – Сегодня тебе лучше?

– Все замечательно.

Я запрокидываю голову для поцелуя. Долгого, глубокого поцелуя, который я не хочу прерывать. Ларс, видимо, испытывает те же чувства и отрывается от моих губ с явной неохотой.

– Ух ты! – Он жадно втягивает воздух. – Какое пылкое приветствие.

– Я соскучилась. Хотела к тебе прикоснуться. – Я снова сжимаю объятия. – Убедиться, что ты настоящий.

– Настоящий, а как же! – смеется он, затем берет со стола зеленую электрическую кофеварку. – Будешь кофе?

– Да, спасибо.

Пока он наливает кофе, я осматриваю кухню. Оранжевые столешницы, плита и холодильник бежевые. Из окна над раковиной льется утренний свет; на подоконнике стоит большая стеклянная банка, наполовину заполненная монетами. Занавеска подобрана под обои: яркий узор из фруктовых долек – бананов, яблок, апельсинов, лимонов – на серовато-бежевом фоне. На стенах висят незатейливые кухонные шкафчики без всяких украшений: темно-коричневое дерево и блестящие латунные ручки. Здесь, наверное, очень легко делать уборку. В своей квартире на Вашингтон-стрит мне вечно приходится отдраивать узорчатую отделку на кухонной мебели, но, сколько ни бейся, многолетнюю грязь из щелей ни за что не вымыть.

Я снова открываю створчатые двери, пересекаю столовую и оказываюсь в гостиной. Мой взгляд притягивает большое панорамное окно, выходящее на улицу, и я подхожу поближе. Стоит ясное зимнее утро. Почему здесь зима, а в реальном мире осень? Мне до сих пор непонятно. Чистый белый снег и темные силуэты голых деревьев, ослепительное синее небо, горы на горизонте и высокие изящные дома – я невольно делаю глубокий вдох, стараясь вобрать всю эту свежесть.

– Кофе готов.

Ларс подходит и вручает мне чашку. Я обхватываю ее ладонями.

– Увидела за окном что-то интересное?

Качаю головой, отпивая кофе:

– Нет, просто красиво.

Он обнимает меня за талию.

– Да, очень. Люблю этот вид.

– Вид на соседские дома? – смеюсь я.

– На открывающиеся перспективы, – отвечает Ларс. – На будущее.

Он сжимает мое плечо и уходит обратно на кухню.

Только я успеваю задуматься, почему Ларс готовит завтрак – разве это не женское дело? – как меня атакуют.

– Мама-мама-мама-мама-мама-мама!

Я умудряюсь удержать чашку в руках, но расплескиваю горячий кофе. Слава богу, на меня и на атакующего не попадает ни капли, но ковролин и окно залиты полностью.

Поворачиваюсь и вижу маленького мальчика в очках, с широченной улыбкой на лице. Но это какая-то странная улыбка, и я с испугом осознаю: лицо у него радостное, но взгляд направлен не на меня. Глаза за толстыми линзами очков смотрят куда-то вбок – на диван, на журнальный столик, на пол.

В пустоту.

– Ох, господи! – кричу я. – Ты что творишь?