Алексей Рыбин - Бес смертный

Парню, кажется, было наплевать на законы. Он был страшно доволен. Топал ножкой, шевелил пальцами, кивал головой.

Мне бы схватить его, скрутить, показать удостоверение – у меня было теперь и удостоверение офицера полиции нравов, – а народ помог бы; народ, если быть честным, не любил рокеров; народ, в массе своей, облегченно вздохнул, когда по телевизору перестали показывать «громкие» и «дикие» концерты, когда дети, вместо того чтобы шляться по подвальным дымным клубам, стали организованно ходить в чистые и яркие дискотеки, работа которых заканчивалась ровно в 22:00. Все дискотеки располагались рядом с метро или крупными автобусными станциями, на хорошо освещенных площадях и охранялись таким количеством полицейских, что президенту страны можно было появляться в них без собственной охраны.

Я читал ноты: еще один перевернутый лист, и мы пришли к «Little Wing» в транскрипции Стиви Рэя. Я решил немножко побезобразничать. Решил слегка попугать чересчур умного юношу. Я наклонился к нему и напел мелодию Хендрикса, пронзительно переигранную Воном, – запись эта меня до сих пор цепляла: фон усилителя, у которого все ручки вывернуты на максимальную громкость, скрежет медиатора, сочный звук толстых струн Стиви, сделанных по спецзаказу. Ни у кого не было таких толстых струн, как у Стиви Рэя.

Парень услышал – несмотря на грохот вагонных колес и тяжелое дыхание, сопение и покашливание пассажиров. Посмотрел на меня ясными глазами и улыбнулся детской, чистой улыбкой. Я ответил: моя улыбка, вероятно, не была такой уж чистой и светлой, но – улыбка все-таки, не оскал метрополитенного соседа по вагону.

Двери вагона со стоном разъехались, и людская каша вывалилась на перрон, прокладывая себе русло сквозь массу такой же, только застывшей каши, ожидающей прибытия поезда. Я не успел взглянуть на симпатичного меломана еще раз – меня вынесло в вестибюль, развернуло, подтолкнуло к эскалатору, и тут на мое плечо легла тяжелая рука закона.

Эту руку всегда можно отличить от хулиганского похлопывания, от дружеского пожатия и просто от случайного прикосновения. Рука закона ложится на плечо увесистым погоном, парализует тело и гнет к земле. Прикосновение ее лишает на миг дара речи и блокирует сознание, не давая сообразить, как быть дальше. Требуется время, а его-то как раз и не хватает, – рука закона разворачивает тебя и ставит лицом к лицу с его представителем от которого ничего хорошего никогда и ни при каких обстоятельствах ждать не приходится.

Я повернулся – как всегда в таких случаях, без единой мысли в голове. Конечно, кто же еще это мог быть? Двое в кожаных куртках – так одевались бандиты эпохи приснопамятной перестройки. Без шапок, короткие волосы топорщатся злыми ежиками. Глаза – точь-в-точь как у Карла моего дорогого Фридриховича.

– Документики попрошу!

Фраза настолько стандартная, что ее можно было и не произносить.

Я усмехнулся, и военные лица полицейских одеревенели.

Что-то изменилось в мире за то время, пока я пьянствовал с Сатировым и трахал виолончелисток. Раньше меня, во всяком случае в метро, вот так, ни за что, не хватали средь бела дня. Я был трезв, вид имел деловой. Вообще, если человек трезв и едет в метро, его и брать вроде бы не за что. Ведь едет куда-то. По делу. На работу, может быть. Или с работы. Не болтается без дела по улицам, не торчит на углу возле гастронома, вызывая своим праздным видом недовольство добропорядочных граждан и их разнообразные подозрения.

Вокруг нас образовалось что-то вроде островка безопасности на проезжей части. Граждане обтекали меня и полицейских, оставляя нам место для маневра – если таковой понадобится. Теперь уже меня никто не толкал, никто не наступал на ноги, не задевал частями тела или поклажи.

Что-то изменилось, верно. Причем, кажется, не в лучшую сторону.

– Вот.

Я протянул полицейскому с внешностью недорогого манекена свое удостоверение. Тот повертел его в руках, приосанился, закрыл, не показав товарищу, и жестом, проникнутым искренним уважением, протянул мне.

– Прошу прощения.

Он явно хотел козырнуть, но, поскольку был без шапки, не козырнул.

– Я вас в лицо не знаю, в клубе не был ни разу. Работа. Столько дел. Все некогда, понимаете.

– Понимаю, – ответил я. – Все в порядке?

– Разумеется, – кивнул полицейский.

– Благодарю за службу, – сказал я, совсем распоясавшись, но оба блюстителя общественной нравственности серьезно прошептали:

– Служим Отечеству!