Эдуард Тополь - Русская дива

Холодный, в резиновой и мокрой от вазелина перчатке палец вдруг с резкой болью втиснулся в задний проход так, что Рубинчик охнул и прослезился от боли.

— Ну и ну!

— Ни хера! — усмехнулся медбрат, подставляя руки в перчатках под струйку воды. — Бабы не то терпят! И без вазелина!

— Можно одеться? — спросил Рубинчик, глядя на себя, голого, в зеркало и удивляясь, на кой черт тут зеркальная дверь?

Конечно, он уже понял, что никто, кроме Барского, не мог приказать начальнице таможни выделить его из потока евреев и устроить такую проверку. «Но вот вам по локоть, товарищ полковник, вот вам по локоть и еще глубже, потому что я — чист. Нет ни на мне, ни в вещах моих ни рукописи, ни злата, ни бриллиантов».

— Так могу я одеться?

Он не знал, что тот, о ком он думал и кому почти вслух сказал «по локоть!», находился всего в трех метрах от него — за зеркальной дверью, прозрачной с противоположной стороны.

Да, сидя за этой дверью и держа на коленях пакет с фотографиями Рубинчика с Натальей Свечкиной, Барский с мстительным удовлетворением наблюдал сквозь нее за унижением своего врага. За этим голым, худым, костлявым Рубинчиком с его гусиной от холода кожей, с его безжизненно висящим пенисом и рыжими волосами в паху и подмышках.

И вдруг…

Барский не поверил своим глазам! Резко вскочив, он так стремительно подался всем телом вперед, что едва не выбил головой эту прозрачную дверь.

За левой подмышкой Рубинчика, ближе к лопатке, было крупное, величиной с фасоль, родимое пятно.

Точно такое, как у него, Барского.

«Нет! — закричала вся его суть, вся его кровь и плоть. — Нет! Это слишком! Это чересчур! Это вульгарно, как в худших мелодрамах!»

Но жизнь, как известно, не боится быть вульгарной, как не боялся сам Барский ни мелочной мести, ни тривиального убийства. И все сошлось в его мозгу, весь загадочный пасьянс его происхождения и его неминуемой встречи с Рубинчиком. Да, тот ребенок, тот отвратительно оравший младенец, его двоюродный брат, которого швырнул вмеcте с ним под платформу их общий дед, — этот младенец не умер! А выжил — неизвестно как и каким Божьим чудом выжил, оказался, согласно его документам, в детдоме, получил там свое имя-отчество-фамилию, и вырос, и стал журналистом, и соблазнил его, Барского, единственную дочь — Ольгу…

— Одевайтесь, — сказал между тем Рубинчику рыжий медбрат, и Рубинчик стал спешно одеваться, гадая, закончилась ли на этом проверка. Если да, то, значит, Барский еще не узнал о бегстве Ольги из деревни и о том, что она здесь, в Бресте. Он вышел из кабинки и увидел Ксеню и Борю, сиротливо стоявших возле стола таможенников. Ксеня держала в одной руке футляр своей маленькой скрипки, а другой рукой, совсем как взрослая, прижимала к себе заплаканного брата с его выпотрошенным плюшевым медвежонком. Рубинчик издали улыбнулся им и даже подмигнул ободряюще и шагнул к стойке пограничников у выхода на перрон.

— Вынуть усе из карманов! — приказали ему два пограничника. — Кольца, браслеты имеются?

— Нет. — Он жестом позвал к себе детей.

Но пограничник остановил их:

— Нет, детям не подходить! Сколько у вас валюты?

— Триста шестьдесят долларов. На жену, меня и детей.

— Предъявите! Сколько советских денег?

— Не знаю. Рублей сорок с мелочью…

— Советские деньги вывозить нельзя.

— А куда их девать?

— Нас не касается. Оставьте на территории страны.

Рубинчик выгреб из кармана смятые советские рубли и мелочь, поискал глазами, куда их деть, уже хотел просто выбросить в мусорную урну, но сдержал себя от этой демонстрации и положил на стол пограничников. Те сделали вид, что не заметили этого.

— Можете взять детей и проходите. Носильщик вынесет ваши вещи.

— А жена?

— Придет, никуда не денется!

«Кажется, пронесло!» — подумал Рубинчик и в этот момент увидел Нелю. Она вышла из кабины гинеколога — слезы на щеках, побелевшие губы дрожат. Но глаза сверкают таким бешенством, какого Рубинчик в ней и не подозревал.

«Только молчи! Молчи!» — мысленно приказал он ей и взмолился, и, кажется, она прочла это в его глазах.

— Руки в стороны! — велела Неле таможенница и стала ощупывать на ней одежду.

— Меня уже щупали! — сказала ей Неля, глазами посылая Рубинчика и детей вперед, на перрон.

Рубинчик подхватил на руки Бориса, шагнул мимо пограничников на перрон и вдруг услышал телефонный звонок — там, в глубине таможни.

Один звонок… второй… третий…

Сержант-пограничник, прогуливавшийся по перрону с овчаркой на поводке, тоже остановился, прислушался.