Эдуард Лимонов - Контрольный выстрел

Милая кроткая жена гения встала и пошла пописать, так как начался дождь. В дождь всегда хочется писать. Голая плоть отвлекла её на некоторое время. Недаром в женских монастырях послушниц обязывали одеваться чрезвычайно быстро, дабы не смущаться своей голой плотью и не смущать ею других. Некоторое время Мэри занималась собой. Вернулась в рабочую комнату и приняла ту же позу…

До появления кинематографа произведение созданное Мэри Шелли в те тревожные для неё дни в Италии числилось среди странных созданий человеческого гения, и только. Полное удовлетворение её ревность получила во многочисленных экранизациях её странного романа. Всякий раз приборы, которыми воспользовался доктор Виктор Франкенстайн для воскрешения сшитого им из кусков различных тел монстра менялись в соответствии с эпохой, в которую создавался фильм. Простые сильные пружины с неведомыми никому набалдашниками (т. е. неведомо какую роль они играют, разве что дымятся), стеклянные банки с мотками толстой проволоки внутри превращались в высокие грозные трансформаторы. Модернизировались. Появились всяческие манометры, барометры и осциллографы с мечущимися стрелками. Стрелки — это было шикарно! Движение стрелок помогало нагнетать температуру чувств в зрителе. Напряжёнку подымали и тем, что стрелка долго подбиралась и затем изматывающее билась у красной черты или квадрата. И зал бился в пароксизме ожидания. Но монстр лежал и не оживал. Следовал наезд крупного плана на низкий лоб, грубо подшитый к скальпу железной проволокой. (Да, Настенька, нам бы такую проволоку на любы!) Без молний, прямых, синих или фиолетовых обойтись было нельзя. Они жужжали и зудели как гравёрные аппараты, как дикие бормашины «жжжзззжж-ззз» И у монстра дрожали веки, и зал дрожал вместе с веками. И у зрителей рот наполнялся кислинкой электрического тока. Потому что электрический ток — кислый, кто пробовал — знает… Зал был в тревоге, о, в какой тревоге был всегда зал!

Только ещё один фильм вызывал столь же высокую тревогу. Речь идёт о шедевре "Доктор Джакиль и мистер Хайд". Момент, когда благородный профессор Джакиль, звезда науки, булькая выпивает из пробирки смесь шипучую и превращается, вот ломаются кости и кровь стынет в жилах, в полную и неблагородную свою противоположность, — в мистера Хайда — ключевой в фильме. Он показан несколько раз, и всякий раз по-королевски впечатляет. Фрейдовская притча о сознании и подсознании, — опять таки сюжет о втором «я», достойный стать рядом с сюжетом о воскрешении. И в «Франкенстайне» и в "Докторе Джакиле и мистере Хайде", прошу заметить взяты грандиозные сюжеты, просто колоссальной тяжести. И решены они очень успешно. В обеих случаях. Вес взят. Мэри Шелли слабенькими ручками поднимает вес воскрешения. Она современнее и талантливее ловеласов наверху на два столетия (Она похожа на тебя, Настенька!)

А приборы, как и мимика актёров, выполняют в фильмах функции актёрские. Мне, признаюсь, всегда нравились научные и технические приборы. Стрелки, генераторы, аккумуляторы, оживляторы (те, что оживляют монстров), ускорители молний, гонятели зигзагов. Лучше всего и научнее смотрятся бесфутлярные приборы: скажем массивные катушки очень толстого оголённого медного провода; или старого типа шишкообразные фарфоровые изоляторы (когда-то такие можно было увидеть на телеграфных столбах всей России). Заря научного вторжения в мир выглядела более впечатляюще, приборы были громоздки, открыты, впечатляли весом, размерами, мощью. Компьютер в серой упаковке менее впечатляет, чем первые электрические приборы.

Вот что может совершить маленькая Мэри Шелли, беленькая как ты, видишь, Настенька…

Я не видел профессора Ольгу Матич долгие годы. В середине 90-х она стала появляться в Москве. Приехала в 95-ом в шляпе из твёрдой соломки, длинные волосы, разумеется не помолодевшая, так как она моего возраста; не помолодевшая, но твёрдо овладевшая плацдармом возраста. Что я имею ввиду поясню на образном примере. Тебя сбрасывают на гнусное плато где холодно, сыро, мерзко, дует ветер. Над головой шныряют старые птицы и сорваться с плато легче лёгкого. Кроме этого, в открытую расхаживают у тебя за плечами всякие болезни, несчастные случаи, свистят и пули. А плато это называется: последняя треть твоей жизни: от 60 до 90-ста. Ну слабые там вообще цепенеют, и вскоре вымирают от болезни сердца. Такие, как Ольга, ведут себя как десантники: закрепляются и начинают жить. В этих новых условиях. Овладевают обстановкой, изгоняют страшных птиц, держат в подчинении болезни, уворачиваются от пуль.