Эдуард Лимонов - Исчезновение варваров

1992 г.

Уинстон Смит "верил, что он был рожден в 1944 или 1945 году", то есть мы с ним ровесники. Поскольку 1984 г. давно просвистел мимо и ничего похожего на общество, созданное воображением Оруэлла, на поверхности глобуса не обнаружено, я перечитал приключения человека моего возраста.

Сюжет — глуп. В Великобритании 1984 г. (в Океании) внебрачный секс между членами партии запрещен. Уинстон Смит нарушает запрет (уже пять лет тюрьмы минимум). Чуть раньше он начинает вести дневник (двадцать пять лет или смерть). Снимает комнату для свиданий с Джулией (над антикварным магазином, в квартале "пролов") у (как позже оказывается) агента "Полиции Мысли". Вместе с Джулией поддается провокации злодея О'Брайена и вступает в заговор (словесный) против Партии (смертная казнь). Получает запрещенную книгу Голдстейна (еще раз смертная казнь). Смита арестовывают, пытают, подавляют его волю. В последней главе он отпущен "на свободу", но читателю ясно, что тотчас за пределами книги его неминуемо арестуют и ликвидируют. Ясно и то, что глупый сюжет используется Оруэллом, дабы продемонстрировать читателю общество будущего — Великобританию-Океанию 1984 г. Считал ли автор продукт своего творчества пророчеством или лишь возможной моделью будущего, к оценке книги отношения не имеет. Так же как и причины ее написания.

Смит во мне сочувствия не вызвал и в высшей степени не понравился. По сути дела, он стандартный персонаж английской литературы — маленький человек (пять фальшивых зубов, язва на ноге). Забыв об Океании, видим типичного английского клерка среднего возраста. (Вспомним Т. С. Элиота: "Я старею, я старею /Я постель бутылкой грею/ Можно ль мне носить пробор?..", или протагониста романа Грэма Грина "The Human Factor" [1] «Человеческий фактор» (англ.). — Кастла, советского шпиона.) Оруэлл уверяет нас, что ужасная история его клерка разыгрывается в будущем — в 1984 г. Внимательный читатель обнаружит, что в книге паразитически удобно устроилось прошлое (роман написан в 1948 г.). Судите сами.

Падающие через каждый десяток страниц на Лондон "ракетные бомбы" заставляют вспомнить ФАУ-2, посылаемые германцами на Лондон в 1942–1944 гг. Уинстон и Джулия встречаются на колокольне, в местности, куда "30 лет назад упала атомная бомба". Банды юношей "в рубашках одного цвета" и "крепкие мужчины в черной униформе, в железом подбитых сапогах и с дубинками в руках" заимствованы из германской истории 1920–1945 гг. Туда же относятся голубые и (для высшей иерархии партии) черные комбинезоны героев книги. "Плавающие крепости" Океании конечно же содраны с американских бомбардировщиков "Летающая крепость". "Трехлетний план" и "колонии для бездомных детей" отсылают нас безошибочно к истории СССР. Давно установлено, что Голдстейн с козлиной бородкой списан с Троцкого. "Две минуты ненависти" и "неделя ненависти", вероятнее всего, заимствованы из ритуалов какой-либо из фрейдистских сект. "Великие чистки 50-х и 60-х годов", без сомнения, ведут свое происхождение от сталинских чисток. (Какими бы абсурдными эти процессы ни казались с Запада, они были следствием и необходимостью борьбы за власть. Дабы процессы над лидерами партии не превратились в процессы над партией, Сталин был обязан выдумать все эти невероятные «предательства» и связи с иностранными разведками. Цели своей он достиг…)

В «1984» — засилье деталей прошлого и лишь пара деталей (предположительных) будущего. Прежде всего знаменитый телескрин, о котором известно, что его нельзя выключать (член высшей иерархии партии О'Брайен имел право выключать свой на полчаса). Во время написания романа телевидение уже существовало, пусть и в зачаточном, полуэкспериментальном состоянии. Оруэлл выбрал новое изобретение главным персонажем будущего и основным средством контроля. (Он было заикнулся на первых страницах по поводу полицейских геликоптеров, висящих над улицами, полиция заглядывала в окна, но, поняв, насколько сей метод глуп, поправился: "геликоптеры были не важны, однако. Полиция Мысли была важна".) Установка в жилищах членов Партии принимающе-передающих телевизионных аппаратов теоретически возможна. Однако, не говоря уже о цене проекта, центр обработки информации должен быть чудовищно велик, и, может быть, половине наблюдаемых придется наблюдать за другой половиной партийного населения. Даже компьютеры не решают проблему, так как программирование разрешенных и неразрешенных движений и текстов — сизифов труд. (Не говоря уже о бесцельности всей затеи — наблюдения. Разве при отсутствии телескрина современный цивилизованный европеец или американец позволяет себе в стенах своей квартиры экстравагантное поведение? Самое большее, на что может рассчитывать наблюдающий Big Brother или его служащие, — секс-сцены и скандалы.) Современное телевидение, безусловно, контролирует население. Но не наблюдая, а показывая. «Ньюспик», вместе с телескрином обязанный постоянно напоминать читателю, что дело происходит в будущем, действительно принадлежит настоящему (и Оруэлла и нашему) и будущему. Вульгаризация, упрощение и смешение языков — феномен нормальный. Происходит он повсюду, со всеми сразу языками мира и во множестве форм. Например, вкрапление английского в языки мира. «Франгле» — испорченный английским французский существует, и плацдарм его расширяется. Но вовсе не с помощью "мужчин в черной униформе и с дубинками в руках", но добровольно, согласно необходимости и желаниям масс.