Борис Карлов - Плагиат (Исповедь ненормального)

Амбициозная мама настаивала на Москве — брать места и в Союзе и в газете. Телегин соглашался только на дачу в Ленинграде.

Между тем, до прихода Горбачёва и перестройки оставалось меньше трёх месяцев. Нужно было определяться. Переезжать в Москву и участвовать в безобразной писательской грызне по поводу пределкинских дач, ему не хотелось. Прозябать в толстом журнале — тоже. А вот дача в Репине, на берегу залива, в ауре и окружении хвойного леса — это могло скрасить дни молодого работника умственного труда. Ниночка поддержала решение любимого мужа, совместными усилиями Тамару Леонардовну уговорили. В глубине души ей тоже не хотелось в Москву. Её корни и связи были в Питере. Но ребёнок, по её представлениям, ещё мог превратиться в полноценного москвича.

Ленинградский Союз писателей ухватился за «Шолохова наших дней» как за полковое знамя. Самая лучшая дача из недавно освободившихся была отремонтирована и обустроена в считанные дни. На новоселье собрались человек пятьдесят инженеров человеческих душ — от чудаков, имевших за душой книжку-раскраску для малышей в пятнадцать страниц, до мэтров, имевших пятнадцать томов в золочёном переплёте.

Второй, пятисоттысячный тираж был запланирован на апрель-май. Это нормально укладывалось в ход событий. Телегин рассчитывал ещё на пять-шесть тиражей, не считая стран социалистического лагеря. Года до 89-го всё это будет работать. Потом у него уже будет всё, чтобы открыть своё собственное дело — издательство или интернет-проект… «Рамблекс». В любом деле он сможет стартовать первым и захватить всё поле. Он может совсем оставить дела — заниматься спортом, чтением, самообразованием и путешествиями.

Всё это может быть, всё это реально, если только… Если только Кира Берёзкина не сожмёт кулак и не раздавит хрупкое кощеево яйцо, в котором заключено их будущее.

Однажды, в конце февраля, позвонил Гусев:

— А ну, включи радио.

— Какое…

— У нас что, уже много радио? То, что у всех на кухне. Репродуктор.

Телегин положил трубку рядом с аппаратом, вышел на кухню и повернул громкость. Голос Тани Овсеенко наполнил помещение: «Музыка на-а-ас связала, тайною на-а-ашей стала…» В перовое мгновение сердце его радостно дрогнуло, но уже в следующее его охватило чувство разочарования. Она украла песню. У неё не хватило ума подождать и принять её в знак любви. Её и ещё десяток, сотню стопроцентных хитов. Но она, словно чумазая цыганка, схватила первый же кусок, лежавший с краю, и дала стрекача. Она просто дура.

Телегин вернулся и взял трубку.

— Твоя работа? — сказал Гусев.

— Можешь предложить варианты?

— Ну, если учесть, что песню слышали только трое… а я отпадаю… сценарий развивался так. Берёзкина ломает решётку в камере, залезает на стену, разрывает колючую проволоку словно паутину и прыгает со стены в воду. Могучими взмахами рук переплывает через Неву, находит Овсеенку, тащит её к роялю и, не сводя с неё безумных глаз, бряцает по клавишам.

— Не всё подходит — ныряет, переплывает… Зимой? По льду?.. От соцреализма далеко. Сам сочинил?

— Сам. Хотя, честно говоря… заготовка. Экспромты ещё не удаются. Я тоже писатель, ты на меня влияешь. Что будем делать с Берёзкиной? У неё сегодня день рождения. Двадцать пять. Мы здесь уже год.

— О господи! — ужаснулся Телегин. — Как же она там…

— Время идёт. Мамаша что-нибудь узнала?

— Не много. Сидит в общей камере, на допросах молчит, от свиданий и от адвоката отказывается.

— Адвокат общественный или кто-то нанял?

— Лужин нанял. Самого продувного во всей коллегии. Он, Лужин, те есть, суетится, всё ещё любит. Совершенно не в себе парень. Готов на всё, только бы вернулась. Адвокат что-то придумал, но Кира отказывается с ним встречаться.

— Может, они сами… без нас уладят?.. — предположил Гусев неуверенно.

— Не знаю. Не думаю. Не уладят. Для неё не стоит вопрос «тюрьма или Лужин». С которым, к слову сказать, придётся так или иначе по жизни рассчитываться. Вопрос стоит — «тюрьма или назад, в 2004-й». Теперь многое зависит от того, насколько нормальные условия жизни в камере. Бывает, так достанут какие-нибудь психи или садисты, что человеку легче повеситься. А могут попасться интересные люди, со своими историями. У меня в «Сталине» тромбон два раза сидел, много чего рассказывал. Берёзкина упрямая, сильная, торопиться ей некуда. Надоест — раздавит и все дела. А может, ей самой интересно, до какой степени абсурда всё это может докатиться.