Эдуард Лимонов - Иностранец в Смутное время

«Я видал, — сказал Смирнов, — и монголы». Они оставили монголов решать архитектурные проблемы и удалились. Длинный Смирнов с сумкой и Индиана покороче.

В подъезде журнала было темно и воняло мочой. «Что, все советские журналы помещаются в домах, подъезды которых воняют мочой, Саша?» Смирнов сказал, что у него нет журнального опыта. У Индианы был уже небольшой. Старая лестница привела их на второй этаж. Рядом с дверью прославленного журнала с тиражом в четыре миллиона экземпляров, на обшарпанной стене, находилась потемневшая от времени эмблема журнала: лицо девушки с упавшей ей на лоб прядью волос. Эмблема была настолько старой, что невозможно было определить, из какого материала она сделана — из дерева или металла… Так как там не было звонка, а на стук никто не отозвался, они толкнули дверь и вошли. И оказались в просторном мокром подвале. То есть было ясно, что это второй этаж, а не подвал, но пахло плесенью, давно неремонтированные полы колыхались всеми половицами, как это бывает именно в подвалах, на которые хозяевам наплевать. Свет был неуместно голый, в центре — яркий, по углам — тусклый. В большой коридор выходило множество дверей и почти все они были распахнуты настежь. В камерах шевелились силуэты женщин. Наугад прильнув к первому попавшемуся проему, Индиана спросил толстую унылую блондинку в желтом платье и пуховом сером платке на плечах: «Я ищу заведующую отделом прозы?» «Дальше!» — равнодушно сказала блондинка и ткнула пальцем куда-то в стену. Индиана и Смирнов за ним устремились в это дальше и через несколько десятков шагов наткнулись на искомую ими даму. В следующую минуту, пока заведующая произносила «Добро пожаловать, в наш коллектив!» и присовокупляла его имя-отчество, мать Индианы успела прошептать ему на ухо: «Она двуличная лиса, сын… Двуличная женщина. И обманщица. Врунья». Две бледные девушки в углах отдела прозы (они вошли в широко открытую камеру отдела) улыбнулись Индиане тускло и невесело. То ли иностранный писатель Индиана вызывал в них невеселость, то ли за нее была ответственна эмоциональная температура в стране, так сказать, невеселость была групповой ментальностью Империи, а не просто выражением лиц этих двух девушек, Индиане узнать не удалось. Стесняющегося Смирнова усадили на стул против ближайшей бледной девушки, Индиана уселся на стул против заведующей. «Как я вам уже говорила, помнится, по телефону, наш главный редактор очень занят и не читал еще ваших рассказов…»

Индиана вздохнул. Собственно, уже тут-то можно было встать и уйти. Заведующая предпочла начать со лжи. Его рассказы лежали у них уже десять месяцев и были даже объявлены на задней обложке нескольких номеров «Молодежи». Они не могли быть объявлены без разрешения главного редактора. Индиана вгляделся в заведующую «Миниными» глазами. За пленкою улыбающихся глаз заведующей ему увиделась враждебность к иностранцу. К бродяге. К подонку. К чужому. К удачнику, живущему в Париже, где есть Шампс Элизэ и триста сортов сыра… Ездят тут всякие печататься в наших журналах… Индиана встал, решив в их редакции не задерживаться. Ясно было, что почему-то они его не хотят, или не очень хотят, потому что «химичат». — Арготическое словечко «химичить» пришло к нему из его подростковых лет и ловко означало: заниматься махинациями, хитрить и обманывать за спиной. Эта тетка и главный редактор «химичат». В свое время, будучи ответственным секретарем журнала, он отказался от стихов юного Индианы. Знаменитая ПЕРЕСТРОЙКА свелась в «Молодежи» к тому, что ответственный секретарь стал главным редактором. И «химичит».

На лестнице его задержал сотрудник редакции, отец мальчика, пишущего стихи. Кумиром этого мальчика оказался Индиана. Мальчик буквально молится на Индиану и собирает все о нем: газетные статьи, ну все… Мог бы Индиана посмотреть стихи мальчика? Чтобы мог сказать отцу, стоит ли мальчику продолжать писать. Есть ли у него талант… Индиана взял телефон и пообещал позвонить. Своего телефона Индиана не дал, опасаясь, что позвонит десяток чеченов.

Они пошли по Садовому кольцу. Смирнов хотел ехать на Сретенку на троллейбусе. Там, на Сретенке, как выяснила бабушка Смирнова, спасибо ей, Индиана сможет купить себе самый что ни на есть рабочий советский ватник в магазине «Рабочая одежда». Индиана предложил пойти пешком. Он хотел по пути бросить взгляд на несколько памятных мест столицы. «Мне уезжать, а когда я еще попаду сюда, Саша?» Про себя он решил, что никогда больше не приедет сюда. Зачем? Сравнивать нежное прошлое с грубым и жестоким настоящим?