Эдуард Лимонов - Монета Энди Уорхола (рассказы)

Часть ее гостиной была окрашена в темный блу, и углом, просторный, занимал эту часть бар. Мы уселись — дюшесса, Рыжий и я — по внешнюю сторону бара, а динамит-старушка, хозяйкой, заняла внутреннее пространство. Я запросил виски. Виски было подано лучшего качества.

— Эдуар долго жил в Америке, — пояснила дюшесса.

Я хотел было возразить, что далеко не все пьющие виски на этой планете обязательно побывали в Америке, но, вспомнив, с кем имею дело, вздохнул и решил подчиниться общей глупости вечера и вытерпеть всю программу — включая старушку. На память мне пришла почему-то фраза Уайльда: «Он, кто хочет быть свободен, must not conform», и я вздохнул еще раз. Экстремистские советы великих людей прошлого хороши теоретически. Must not — не должен… Я мог уйти, опорожнив стакан с виски, что подумает старушка-динамит, мне было безразлично, жалко мне ее не было… Она не всегда была старушкой, и, если верить сообщению Рыжего, не остается без удовольствий и в нашу эпоху, «партузит», как выразился Рыжий… то есть участвует в похожих на банные, негигиеничных скоплениях человеческих существ с целью общего секса… Однако, если я уйду, я обижу Рыжего. А Рыжий — друг. Он честно старался, организовывал обед. И дюшессу, пусть и глупую женщину, мне не хотелось обидеть. Она старалась, и они ехали за мной через Париж…

Между тем дюшесса гладила зеленую вазу — новое приобретение синьоры Перронни.

— У моей сестры есть подобная…

— Не может быть, Адриана, — возразила старушка-динамкт. — Эта существует в одном экземпляре. Я охотилась за нею несколько лет.

— Хм… Не может быть, чтобы я перепутала… — Дюшесса перевернула вазу и постучала по дну. — Это ведь…

— Скушно тебе, старичок, да? — Рыжий спрыгнул с высокого стула и, обойдя дюшессу, приблизился ко мне. Бокал красного виноградного сока в руке.

— Ни хуя, потерплю… — Мне было стыдно.

— Обед будет хороший. Она так готовит!.. — Рыжий причмокнул. — После обеда ты должен за ней приударить.

— У меня на нее не встанет, — сказал я, — предупреждаю. Я не выношу морщин.

— У самого у тебя, старичок, седые волосы, между прочим. И много. Тебе никто об этом не говорил?

— Прекрасно отдаю себе отчет. Каждое утро вижу себя в зеркале. Но мой женский идеал — молодая женщина. Имею право или нет?

— Имеешь. Ебать, может, оно и лучше молодых, но иметь отношения лучше с опытной женщиной…

— Скажи уж прямо — с богатой женщиной…

— А я и не скрываю своих пристрастий, старичок. Бедность не порок, как говаривали наши деды, но большое свинство. — Рыжий загоготал. — Прожив первые двадцать один год своей жизни в говне, я дал себе слово прожить все оставшиеся годы как можно комфортабельнее.

— Когда в Канаде с корабля сбежал, дал слово?

— В Канаде, — подтвердил он. — Когда плыл к берегу.

— Согласно твоим собственным рассказам, ты еще долгие годы в говне жил. И в Канаде, и в Штатах, и даже во Франции…

— Не все, старичок, нам сразу удается, но нужно стремиться, стремиться!

Принципы у Рыжего ущербные. Но, к счастью, он не следует букве своих принципов. Лишь духу их. Рыжий, например, охраняет свою независимость от дюшессы зубами и когтями. Он защитил некомфортабельную студию на рю Беоти, где он пишет картины и куда дюшесса имеет ограниченный доступ. Помимо функции храма творчества, студия исполняет функции храма случайной любви — Рыжий затаскивает в студию случайных женщин. Среди начатых картин он соблазняет их, зачастую одновременно снимая сцену соблазнения неподвижной видеокамерой, скрытой среди холстов…

— Вам нравятся картины Егора? — спросила хозяйка, потупив взор.

Первый контакт. Если я не совершил первого шага, то, выждав разумное количество времени, его совершила она. Совсем невинный вопрос прозвучал как бы: «А вы собираетесь пойти со мной в постель?»

— Разумеется, мне нравятся яркие и живые работы моего друга, — ответил я, не решив, пойти ли мне в постель со старушкой или нет. Сколько же ей на самом деле лет? Под шестьдесят? Пятьдесят пять? Может быть, выебать ее один раз, сделать приятное друзьям? Следуя моей нерешительности, над баром поколыхивались, если кто-нибудь из нас двигался, свисавшие с потолка стеклянные шарики. У хозяйки было явно нездоровое пристрастие к стеклу. Точнее, к изделиям из стекла.

Мы перешли в противоположную часть гостиной — за низкий стол, и возникшая откуда-то из глубины квартиры темноглазая девушка-португалка в фартучке подала нам первое блюдо: зеленый густой суп и сухарики к нему. Я взял себе только один сухарик, я не люблю их хруста, и подумал, что итальянка-динамит напоминает подобный сухарик. Зеленый суп оказался сладким, как пища для детей младшего возраста. Он выглядел веселым и здоровым. Вычерпывать его ложкой было не процессом поглощения пищи, но забавой. Вторым блюдом была козлятина со сливовым пюре. Тонко наструганные кусочки серого мяса было удобно и легко жевать. У меня вновь возникло впечатление, что мы компания детей, играющая в игру под названием «обед». Впечатление усугубилось тем, что никогда не пьющий Рыжий и непьющая итальянка поглощали виноградный сок, а дюшесса лишь пригубила бокал с красным вином. Я оказался единственным потребителем вина в хрустальном графине. Было неизвестно, какое это вино. Я люблю, чтоб у вина была этикетка.