Эдуард Лимонов - Палач

— Кто каракатица, а кто дура? — заинтересовался Оскар.

— Простокваша Сюзен, конечно же, каракатица, а Катька, конечно же, дура. И всему Нью-Йорку известно, что она фригидна. Ничего не чувствует, хоть пропусти ее через батальон морской пехоты.

Наташка замолчала. Оскар тоже молчал, предпочитая предоставить инициативу Наташке.

— Ты ничего не хочешь мне сказать? — спросила наконец Наташка.

— Я хочу сказать, что очень сожалею, что называл тебя говном, но ты поступила по-хамски, сделала мне больно. Мне до сих пор больно. И даже в ту ночь ты опять позволила кретину Чарли приехать и выебать тебя. Это уже переходит всякие границы. Даже наши с тобой, которые нормальным людям не кажутся границами вовсе.

— Прости, О, — сказала Наташка. — Это я от злости на тебя сделала. Из чувства противоречия.

Оскар покачал головой, однако, вспомнив, что Наташка не может видеть его головокачания, выражающего степень потрясения Оскара поступками Наташки, ограничился тем, что тяжело вздохнул в трубку.

— Что делаешь? — спросила Наташка.

Оскар знал, как ей было нелегко с ее характером набрать его номер телефона. Он принял Наташкину жертву понимающе. Оценил стоимость жертвы.

— Сижу голый.

Оскар и в самом деле сидел голый на ручке кресла. Из окон дома, расположенного напротив, на Оскара смотрели из-за шторы две девочки-подростка. Подглядывали. Чтобы доставить девочкам удовольствие, Оскар часто расхаживал по квартире голым. Однако он всегда одевался после пяти часов, когда как раз приходили с работы родители девочек.

— Хочешь, я возьму такси и приеду? Я давно у тебя не была, — сказала Наташка смирно.

— Хочу, — признался Оскар.

— Буду у тебя через час.

Через пару часов Оскар лежал уже между двух самых прекрасных в мире Наташкиных ног и быстро-быстро, не хуже, чем этот парень из группы «Кисс», втягивал и вытягивал язык — лизал Наташкину самую прекрасную в мире спелую сердцевину. Этот непременный ритуал лизания никогда не надоедал Наташке, более того, она на нем всегда настаивала. После заливающего все Наташкино существо дикого, сумасшедшего оргазма под языком Оскара она потом еблась охотно и долго, как угодно и куда угодно. Оргазм от оскаровского языка был для Наташки как бы разминкой.

Разминка, однако, продолжалась порой так долго, что язык Оскара немел и ничего не чувствовал, как после анестезии. Вряд ли не тренированный в этом виде любви мужчина мог живым прийти к моменту, когда Наташкин живот наконец сжимался в финальном окаменении и она медленно, не осознавая, что делает, дрожа, подтягивала свою пизду вверх, чтобы наконец зареветь, задергаться и кончать раз за разом волнами на протяжении нескольких минут и потом обмякнуть.

В этот момент Оскар вставлял в податливую Наташку член и ебал ее глубоко и сильно. Счастливо созданное Богом существо блаженно улыбалось и почти летало над кроватью, пока наконец опять не кончало, на сей раз вместе с Оскаром, так же блаженно улыбаясь и прижимая Оскара к себе, горячей и разъебанной.

Нежная плоть Наташки окружала лицо Оскара, из пипки ее струился хвойный, особый Наташкин запах, только ей присущий, запах молоденькой сосны, и Оскар, чувствуя у себя на губах Наташкину мякоть, подумал, что он — самый счастливый человек на свете. А раз он чувствует себя счастливым, значит, он любит Наташку, подумал Оскар, и на глаза его навернулись слезы. «Сентиментальный идиот, умиляющийся пизде, пиздострадатель», — язвительно раскритиковал себя Оскар, но слеза или две уже успели упасть в Наташкину раскрытую пипку, смешавшись с ее вдруг потеплевшим соком… Наташкин живот дернулся и напрягся, а Оскар еще быстрее заработал языком, касаясь Наташки все нежнее и воздушное, нежнее и воздушнее…

Наташка ушла от Оскара только через три дня. И пропала.

Уходя от Оскара, Наташка жаловалась на усталость и разглагольствовала о том, как ей хочется выспаться и провести весь следующий день дома.

«Ты определенно сексуальный маньяк, О, — говорила она, довольно хихикая. — Я от тебя устала».

Однако когда в тот же день, поколебавшись чуть-чуть, Оскар позвонил Наташке около часу дня, желая узнать, не хочет ли Наташка пойти с ним вечером в ресторан, то Наташки дома не оказалось.

«Ну что ж, вышла Наташка куда-нибудь, позвоню позже», — решил Оскар. Однако и в четыре часа дня к телефону никто не подошел. Уставшая страдалица куда-то прочно свалила. С шести часов вечера Оскар стал звонить Наташке каждые полчаса.